Луис Ламур - Чэнси

На улице по-прежнему не было ни души. Вечерняя заря еще не погасла, хотя солнце уже ушло за крыши. В сознание мне глубоко врезалось ощущение тишины, запах пыли, чувство ожидания. Мы словно один на один повстречались в пустыне... Каждый пытался выиграть мгновение для победы, каждый надеялся на решающий выстрел.

В салуне возобновилась стрельба. Стреляли - кто погиб? Хэнди Корбин? Принц? Может, Принц как раз идет к двери, чтобы выстрелить мне в спину? А где Квини? Из ресторана донесся приглушенный звон посуды.

Став на одно колено, Келси постепенно продвигался вдоль корыта, на которое опирался. Слева от него коновязь и массивный столб создавали частичное прикрытие.

- Я не испытываю к тебе сочувствия, Келси, - сказал я. - Ты же не пожалел Ноя Гейтса и его людей.

- Да кто они такие? - презрительно хмыкнул он. - Убогие старики, сломленные годами и бедами.

- Вот именно, - согласился я, - но они, как могли, зарабатывали себе на жизнь, а не крали скот у других. А что делал ты, Келси? Хотя бы день ты поработал честно?

- Работа для ослов, - заявил он. - А я - волк.

Ствол его револьвера слегка дернулся вверх, но если бы я продолжал двигаться влево, ему пришлось бы обнести оружие вокруг столба, чтобы продолжать держать меня под прицелом.

И тут я сделал три стремительных шага вправо и остановился, он выстрелил, успев обнести револьвер, но выстрелил слишком поспешно. Гулкое эхо отразилось от стен и замерло. Пуля задела меня, когда я нажимал на спусковой крючок.

От моего выстрела с деревянного столба брызнули щепки. Я передернул затвор, упал на одно колено, нажал на спуск снова. Я видел, как в его жилетке возникла дыра, а возле моих ног поднялся фонтанчик пыли. Рывком поднявшись на ноги, я вдруг почувствовал страшную слабость и грохнулся оземь, отчаянно передергивая затвор.

Кэкстон Келси продолжал стоять. Окровавленный и шатающийся, он все еще держался на ногах, пытаясь прицелиться. Я перевернулся, вскочил на одно колено и выстрелил. Следующая пуля вскользь задела мое плечо. Почувствовав острую боль ожога, я выстрелил снова.

Какое-то мгновение он все еще продолжал стоять, держа револьвер в безвольно свисающей руке. Потом резко сел, отрешенно глядя в пустоту, повалился на спину и замер.

Затаившись, я держал наготове винтовку и не спускал с него глаз. Шли секунды. Используя винчестер, как костыль, я поднялся, доковыляв до тротуара, опустился на доски, все еще сжимая винтовку и не отрываясь глядя на Келси.

Улица стала заполняться людьми. Сквозь толпу протиснулся Хэнди Корбин и устремился ко мне:

- Ты уложил его! Клянусь святым Гарри, ты уложил его! Предлагали ставить десять к одному на его победу, и не нашлось желающих!

- А что с Принцем? - спросил я.

Хэнди Корбин пожал плечами и недовольно отвернулся.

- Пойми, хозяин, - сказал он, почти извиняясь. - Он мой родственник. Сделать это - мой долг. Мои близкие - в основном хорошие люди, и мы все стараемся поступать по Закону. Ла-Салль порочен, с самого детства в нем проявилась червоточина. Он вечно пытался втянуть нас, детей, в какую-нибудь беду. Два-три раза, пока рос, отец вытаскивал его из неприятностей, но, казалось, с годами он становился все необузданней и подлее. Как-то наш сосед продал овец, Ла-Салль встретил его на обратном пути с бутылкой. Они вместе выпили, дальше известно только, что сосед проснулся с мутной башкой и без денег. А Ла-Салль принялся сорить деньгами на каждом углу. Мы догадались, что за этим последует. Сосед обвинил Ла-Салля, и Ла-Салль в него выстрелил. Не убил, но тяжело ранил, а сам исчез. Потом мы узнали, что он уехал охотиться на бизонов. Однако, как выяснилось, он больше охотился на самих охотников. Потом он продал в Черри-Крик, в Колорадо упряжку серых, которая принадлежала двум братьям, работающим в Абилине. Кто-то опознал лошадей, а вскоре нашли и братьев. Ла-Салль стал бандитом, а потом взялся за ремесло наемного убийцы. Мы чувствовали себя так, словно вырастили бешеную собаку на горе всем и теперь должны ее обуздать. И вот отец поехал к нему, чтобы поговорить. Ла-Салль в ответ рассмеялся, заявив, что отец старый, двуличный дурак, и посоветовал ему проваливать, пока цел. Старик такого ни от кого не стерпел бы, он собрался как следует взгреть Ла-Салля и велел тому отстегнуть револьвер, и сам снял ремень. Но Ла-Салль быстро вытащил револьвер и прострелил отцу ногу. Тот упал, а когда попытался подняться, прострелил ему и вторую, а потом, всласть поглумившись, добил. И вот я с тех пор гонялся за ним, выучившись метко и быстро стрелять.