Лев Анисов - Иезуитский крест Великого Петра

Девиер согласился с Толстым. Искали случая доложить обо всем императрице. Толстой, поставивший целью во что бы то ни стало помешать возведению царевича на престол (он опасался мести его за гибель отца), сошелся с герцогом Голштинским, с генералом Бутурлиным, со многими сенаторами и сановниками, дабы в минуту кончины государыни провозгласить императрицею герцогиню Голштинскую и арестовать каждого, кто бы осмелился сопротивляться. Он принялся с каждым обсуждать план действий, но решительная минута наступила ранее, чем все ожидали…

Государыня до того ослабела и так изменилась, что ее было трудно узнать. В первый день Пасхи она впервые не присутствовала на обедне во дворцовой церкви. В день ее рождения не было ни пиршества, ни раздачи орденов. В одну из апрельских суббот она вздумала прокатиться по улицам Петербурга, но, вернувшись, слегла в постель и ночью сделалась с ней лихорадка.

— Что же не доносите? — говорил Девиер Бутурлину.

— Не допускают до императрицы, — отвечал Бутурлин. — Двери затворены, — и принялся расспрашивать о болезни государыни.

Выслушав Девиера, произнес:

— Я чаю, царевна Анна Петровна плачет?

— Как ей не плакать, — говорил Антон Эммануилович, — матушка родная.

— На отца она походит, великая княгиня, и умна, — заметил Бутурлин.

— Правда, — согласился Девиер, — она и умильна собою и приемна и умна; да и государыня Елизавета Петровна изрядная, только сердитее. Ежели б в моей воле было, я желал бы, чтоб царевну Анну Петровну государыня изволила сделать наследницею.

Бутурлин подхватил:

— То бы не худо было; и я бы желал.

В числе недовольных светлейшим были также князь Иван Долгорукий, Александр Львович Нарышкин и Ушаков; первые, желая помешать свадьбе великого князя, говорили о том герцогу Голштинскому и его супруге; Долгорукий хотел говорить и фельдмаршалу графу Сапеге, чтобы он доложил императрице.

10 апреля у государыни отрылась горячка, осложнившаяся воспалением легких. Она уже не вставала. Меншиков не оставлял ее, подносил указы к ее подписанию и, как слышно было, сочинял, вместе с канцлером Головкиным, проект завещания государыни.

В тот же день, 10 апреля, герцог Голштинский привел графа П. А. Толстого к себе в дом. Приехал и Ушаков.

— Велика опасность, что императрица скончается без завета, — сказал герцог.

— Теперь поздно делать завещание, — ответил Толстой.

Разговоры и желания недовольных были, отчасти, известны Меншикову. Он был настороже и искал возможности отомстить врагам.

16 апреля, когда «весь двор предавался чрезвычайному унынию по причине отчаянного положения императрицы», Девиер явился во дворец в нетрезвом виде. Подхватив плачущую графиню Софью Карловну Скавронскую, закружил ее «вместо танцев» и говорил:

— Не надобно плакать!

Затем подошел к великому князю, сидевшему на кровати, и сказал ему: Поедем со мной в коляске, будет тебе лучше и воля, а матери твоей не быть уже живой.

Присел к нему на кровать и принялся поддразнивать, говоря, что будет ухаживать за его будущей женой.

Плачущей же цесаревне Елизавете Петровне посоветовал выпить вина.

— Об чем печалишься, — сказал он ей.

Меншиков увел из комнаты великую княжну Наталью Алексеевну, говоря, чтобы она «была всегда при матушке (Екатерине. — Л.А .) с ним, князем, вместе».

26 апреля Екатерине I стало немного лучше и Меншиков поведал ей о поступке Девиера. В этот же день князь отправился в свой дом, на Васильевский остров. Императрицею был подписан указ «О высылке жидов из России, с запрещением им въезда в государство и о наблюдении, чтобы они не вывозили с собою золотых и серебряных российских денег».

26 апреля светлейший князь имел тайный разговор с канцлером графом Головкиным и действительным тайным советником князем Дмитрием Голицыным. А 27 апреля именным указом велено было назначить особую следственную комиссию, под председательством канцлера, для суда над Девиером за великие его предерзости, злые советы и намерения .

Велено было посредством пытки допросить о его сообщниках .

Девиер пробовал было запираться, но его вздернули на дыбу и он повинился во всем, крича, однако, что никаких сообщников не имеет, а только говорил с Бутурлиным, Толстым, Нарышкиным, Долгоруким и Писаревым о намерении женить великого князя на дочери Меншикова. Потребовали к ответу Писарева и Толстого. Те указали на Ушакова. Из речей их стало ясно, что они опасались Меншикова и советовались между собою и с герцогом Голштинским о средствах препятствовать супружеству дочери его с великим князем.