Андрей Снесарев - Жизнь и труды Клаузевица

Драгомиров.Учение о войне Клаузевица. Основные положения. Перевод и примечания. СПб., 1888. То же было напечатано в «Военном сборнике» 1888 г. № 10 и след.

Каменев С. С.Учение о войне. Основные положения. Перепечатка перевода Драгомирова, с предисловием С. С. Каменева. М., 1923, 40 с.

Свечин А.Клаузевиц. Основы стратегического решения. Перевод под редакцией А. Свечина, М., 1924, 31 с.

Предоставленный библиографический указатель далеко не претендует на полноту собранного материала по Клаузевицу. Задача указателя — помочь на первых шагах желающим заниматься Клаузевицем более специально или несколько углубиться в какую-либо часть его общего учения.

Это небольшая брошюрка, издание военной академии, является отражением очень умной педагогической мысли. Брошюрка содержит в себе два письма Клаузевица к своему другу фон Редеру по поводу поставленной начальником прусского Генерального штаба Мюфлингом стратегической задачи. Эти письма, относящиеся к концу 1827 г., были опубликованы в первый раз только в прошлом 1923 г., т. е. пролежали под спудом почти сто лет, но такая давность не лишает их своеобразного и глубокого интереса, особенно в наши дни. Как правильно замечает редакция, «вдумчивое их чтение может дать сильный толчок стратегической мысли, может заставить отказаться от бесконечных и беспредельных злоупотреблений стратегической фразой, может заинтересовать читателя и пробудить его к внимательному изучению всех трудов Клаузевица». В этой фразе правильно подчеркнуто более широкое значение интересных писем военного философа, далеко выходящее за пределы стен военной академии.

Судьба Клаузевица как военного мыслителя крайне поучительна. В свое время он, может быть, один не поддался обаянию наполеоновского имени и не увлекся, как очень многие, построением вечных и непреложных систем воевания, освещенных блеском этого военного метеора. Гений Наполеона, проявляясь в простоте, яркости и повторности оперативных решений, был склонен туманить сложное и многогранное содержание военного дела, выставлять его примитивно простым, ожидающим лишь того или иного остроумного лекала, которым могли бы потом безошибочно пользоваться неучи и пигмеи. Отсюда ряд умозрительных построений, переводивших обстановку и динамику войны в плоскость немудрых геометрических картин, плоскость простую и ядовито убедительную. В этой стратегической метафизике был более непосредственно виновен и сам Наполеон в том смысле, что когда-то, в дни поражения маршала Нея при Денневице, обещал написать книгу о войне, по которой всякий мог бы изучить последнюю, как науку. Наследием практической карьеры Наполеона, а может быть, и этой случайно оброненной фразы был внушительный ассортимент абстрактных построений об операционной линии, о магическом влиянии работы по внутренним операционным линиям, еще более магическом влиянии на войну генерального боя и т. д. Глубокий и гибкий, — к тому же уширенный философскими занятиями ум Клаузевица легко разобрался в этой надуманности и условности. Он объявил непримиримую войну всяческого типа военным «доктринерам, метафизикам» или «стратегам», как он называл некоторые категории их, влагая в это слово самый презрительный смысл. И удивительное дело, как ни силен был гнет имени Наполеона, он не мог задушить светлых мыслей военного философа, и они обратили на себя всеобщее внимание. Труды De la Barre Dupareq'a, F. Lecomte'a, Pontz'a и др. говорят об этом внимании. В нашей военной академии труд Клаузевица в 40-х и 50-х годах был встречен с большим одобрением, о чем можно судить по работам проф. Языкова, Медема и др. Но вот наступили ослепительные кампании 1866 и 1870-71 гг., это были по существу фотографии наполеоновских войн, и старый туман, застиливший дорогу военной мысли, стал еще гуще. Опытом этих войн было дано обманчивое подтверждение старых теорий, и на этом подтверждении основал свое имя Леер, преемник Жомини. Так продолжалось дело почти до мировой войны 1914–1918 гг., когда был решительно сокрушен однобокий тип стратегии и снят ослепительный убор с генерального боя, ставившего на колени царей и народы.

Теперь в Европе мы видим оживление забытого имени военного философа и попытки вновь разобраться в оставленном им крупном наследии. Опубликование двух писем, составляющих содержание этой брошюры, и постоянное мелькание имени Клаузевица в послевоенной полемике немцев и всего мира достаточно иллюстрируют это оживание казалось бы прочно забытых идей.