Михаил Постников - Критическое исследование хронологии древнего мира. Библия. Том 2

4. Действие вина на человека должно было казаться людям, впервые с ним столкнувшимся, чем–то чудесным и сверхъестественным, вселением в тело нового духа, непосредственным соприкосновением с божеством. Отражением этого в языке явилось то, что по–латыни слова «дух» — «душа» и «спирт» пишутся одинаково (spiritus). Впрочем, отождествление души с алкоголем нашло отражение даже в русском языке («винный дух»). Недаром легенды приписывают изобретение вина богу Вакху–Дионису.

5. По этой причине человек, изобретший вино или, по крайней мере, применивший его к религиозным целям, должен был считаться всеми окружающими особо близким к Богу, сыном Бога и даже самим Богом.

Как пишет Морозов: «Одного изобретения виноградного вина с мистическим объяснением его действия и храмовой его монополией было бы достаточно, чтобы суеверное воображение древних поколений сделало изобретателя такой чудесной влаги равным Богу, и чтобы многоязычная молва разнесла апперцепционные сказания о нем по всем местам, способным к приготовлению спиртных напитков» ([7], стр. 110).

Все это делает очень правдоподобной гипотезу Морозова, который полагает, что основным новшеством Иисуса было введение употребления вина во время церковной службы.С этой точки зрения, мифы о Вакхе–Дионисе мы должны рассматривать как отражение его деятельности, т.е., иначе говоря, считать, что Вакх–Дионис это лишь другая апперцепция Иисуса Христа.

Как ни кажется невероятным это отождествление, в пользу него можно привести немало аргументов. Мы не будем этим сейчас заниматься, поскольку это входит в более общий вопрос о взаимоотношении христианской религии с древнегреческим пантеоном, который мы подробно рассмотрим в § 6.

Сейчас мы лишь отметим, что болезненно–фанатическое обожествление вина отнюдь не было чуждо христианской церкви. Например, оно ярко проявляется у св. Иеронима. «Он (т.е. Иероним. — Авт.) утверждает, что, согласно полученному от апостолов преданию, настанет день, когда будет произрастать виноград, каждый куст которого будет иметь десять тысяч лоз, каждая лоза, десять тысяч отпрысков, каждый отпрыск десять тысяч ветвей, на каждой ветке будет по десять тысяч кистей, состоящих каждая из десяти тысяч ягод, которые дадут двадцать пять мер вина. И когда святой захочет сорвать ягоды с одной кисти, соседняя кисть воскликнет: «Я — наилучшая, возьми меня и возблагодари Бога…» ([106], стр. 133).

Кстати, чем объяснить этот гигантизм. Быть может, новизной впечатлений?

Знаменателен также евангельский рассказ о превращении Иисусом воды в вино в Кане Галилейской (не есть ли это город Канны в Галлии — Франции?). Для авторов–евангелистов это все еще чудо, хотя они, по–видимому, не отдавали себе отчета об истинных истоках этого рассказа. Во всяком случае, в нем Иисус непосредственно характеризуется как производитель вина.

Все это давно отмечали, не делая, понятно, выводов, исследователи Библии: «Еще Дюпюи вскрыл в данном евангельском рассказе следы и намеки на культ и мифологию греческого спасителя,Бога вина, по преимуществу, Диониса–Вакха. К этому взгляду примкнул Робертсон, затем Немоевский, а в последнее время также французский ученый Сэнтив, приведший в одной их своих работ массу христианских и языческих аналогий» ([97], стр. 258).

В 1873 году был найден и через 10 лет опубликован так называемый «Дидах», или «Учение двенадцати апостолов». В этом будто бы первоначально дохристианском (!) сочинении прямо говорится, что виноград стал известен через Иисуса:«Благодарим тебя, отец наш, за святой виноград Давида, отрока твоего, который (виноград) ты явил нам чрез Иисуса, отрока твоего» (см. [90], стр. 38—39). Это прямое отождествление Иисуса с Дионисом настолько шокировало Робертсона, что он не нашел ничего лучшего как заявить, (см. [90], стр. 39) что здесь явно имеется в виду не Иисус евангелий. Почему? Только потому, что Робертсон «знает», что культ Диониса зародился в другое время и в другой этносоциальной среде, чем культ Иисуса.

Согласно гипотезе Морозова, винопитие было первоначально сакральным актоми как таковое совершалось только в храмах, которые, таким образом, держали нечто вроде винной монополии.

С этим полностью согласуется тот факт, что позже в VIII—X веках монастыри имели монополию на изготовление и продажу вина. «Множество монастырей пользовались правом монопольной продажи соли и вина. У Санкт–Галлена не хватало места, где держать вино, и целые бочки его лежали во дворе обители под открытым небом…» ([53], стр. 55). «Слова «монастырь» и «кабачок» зачастую произносились единым духом; как приятно в дождливый день «пображничать у попа», а вино святого причастия… пользовалось особой славой» ([107], стр. 334).