Владимир Николаев - Сталин, Гитлер и мы

Успешные испытания атомной бомбы в СССР в 1949 году помимо всяких других последствий имели еще одно, можно сказать, типично советское. Создатели бомбы спасли нашу науку, в первую очередь, физику. Именно в 1949 году в Москве должно было состояться всесоюзное совещание физиков. Власти планировали провести его по образцу печально известной кампании по разгрому генетиков, то есть за всем этим замыслом стоял сам Сталин. Мракобесы от науки собирались искоренить у нас «физический идеализм» и «космополитизм», опорочить и запретить теорию относительности и квантовую механику. То есть имелись вполне реальные планы отбросить нашу физику лет на тридцать назад, как это удалось сделать с генетикой и кибернетикой. К счастью, у советских физиков не нашлось своего Лысенко. Как-то Берия спросил у Курчатова, правда ли, что теория относительности и квантовая механика — идеализм, от которого надо отказаться. Курчатов на это ответил: «Мы делаем бомбу, действие которой основывается на теории относительности и квантовой механике. Если от них отказаться, придется отказаться от бомбы». Откуда у невежественного палача Берии появились мысли по поводу идеализма в физике? Конечно же, от Сталина, около которого он постоянно ошивался. Как тут не вспомнить, что Гитлер в свое время считал электронику и связанные с ней проблемы «еврейскими штучками»! Кстати, в ходе работ по созданию у нас атомной бомбы власти обратили внимание на то, что среди наших атомщиков немало евреев. Известно, что эта «проблема» не раз наверху всерьез обсуждалась. Но, похоже, Сталин при этом не мог не вспомнить, как Гитлер из-за своего антисемитизма лишился своей бомбы.

Что же касается вообще наших атомщиков (ученых, конструкторов и инженеров), то им не позавидуешь. Все они долгие годы были под «колпаком» НКВД, их жизнь буквально просвечивалась карательными органами. Их телефонные разговоры записывались, почта просматривалась, стукачи непрерывно писали на них свои доносы, они были лишены свободы передвижения, каждый был строго засекречен. О Курчатове, Сахарове и многих других наш народ узнал с большим опозданием. Мало этого! Все они были заложниками Сталина и Берии. Так, всемирно известный академик А. Александров вспоминал об атмосфере тех лет: «Времена были сталинские. Взяться за работу такого значения, а потом провалить — значило остаться без головы». Известный атомщик Е. Славский вспоминал, что шеф атомного проекта Берия заготовил несколько «черных воронков» на случай, если испытания атомной бомбы сорвутся. У него уже были намечены на этот вариант дублеры Курчатову и другим специалистам. Был также заготовлен список участников испытаний бомбы, в нем против каждой фамилии был проставлен предполагавшийся приговор: кому расстрел, кому — тюрьма или концлагерь и на какой срок. Впрочем, если бы испытания атомной бомбы сорвались, то Сталин, надо думать, вставил бы в этот список первым номером самого Берия, который, вероятно, вполне мог догадываться о таком исходе. Недаром очевидцы вспоминают, как он волновался перед началом испытаний и как был безмерно счастлив, когда они прошли успешно.

Тут самое время сделать небольшое отступление и вспомнить о том, что помимо общеизвестного ГУЛАГа существовал еще один, который можно смело назвать интеллектуальным. Последний сыграл большую роль в создании нашего атомного оружия. С началом индустриализации (и резким ростом ее основы — военно-промышленного комплекса) возрос спрос не только на грубую рабскую силу, но и на рабочих высокой квалификации, техников, инженеров, конструкторов, ученых. Без них ГУЛАГ, состоявший из миллионов бессловесных рабов, был как бы без головы, ему было мало охранников, нужны были специалисты, не вольнонаемные, приходящие, а свои собственные. Вот почему появились так называемые шарашки — сотни засекреченных научно-исследовательских центров, в которых за решеткой подневольно трудились зеки-интеллектуалы. Великий автор «Архипелага ГУЛАГа» Солженицын увековечил эту преступную сталинскую затею в своем романе «В круге первом», поскольку сам успел побывать не только в концлагере, но и на шарашке. Поэтому его роман можно считать и выдающимся историческим документом. Мало этого. Случилось так, что в той же самой шарашке вместе с Солженицыным оказался талантливый лингвист и литературовед Лев Копелев. Он написал об этом тюремно-научном центре документальную книгу, блестящий публицистический отчет. Копелев потребовался там для того, чтобы переводить техническую литературу с нескольких языков, которые он знал. А Солженицын — в качестве математика. Вот как он описывает свое знакомство с Копелевым в этой шарашке: