А, Кикнадзе: О чём молчат языки гор

…Случаи, факты, совпадения. Они накапливаются, укладываются рядом, создавая отчетливые контуры здания баскологии. Сюжет этой науки тянется через долины Кавказа, альпийские луга, пиренейские перевалы. И ещё неизвестно, где же он зародился, этот сюжет?

Интересны некоторые дополнения к статье А. Кикнадзе филолога Юрий Зыцаря, напечатанные в том же номере журнала:

«…баскский язык является и единственным живым языком, позволяющим нам в него заглянуть. Образно говоря, мы располагаем в нем как бы ключом ко всей «доиндоевропейской» истории.»

«Ещё Вильгельм Гумбольдт в начале XIX века высказывал предположение о приходе древних иберов Испании и басков из Малой Азии, со стороны Кавказа. Тем самым возрождалась традиция, восходящая ещё к историкам древности (Аппиан, который во II веке н. э. писал, что иберы Испании и Кавказа — родственники) и затем не раз воскресавшая в научных трактатах средневековья.»

«К тридцатым годам были собраны обнадеживающие данные, относящиеся не только к структуре, но и к словарному и грамматическому составу. Выяснилось, что и баскский, и отчасти кавказский глагол образует настоящее величественное здание: если, скажем, по-русски глагол «брать» имеет всего два десятка форм спряжения, то в баскском языке их несколько сот. Следует также учесть начавшиеся в это же время попытки параллельного обоснования баскско-кавказского родства в антропологии, археологии и этнографии.»

«Известный ученый К. К. Уленбек считает, что «с генетической точки зрения становится невозможным отделять Пиренеи от Кавказа». Пока ещё рано говорить о создании теории, но достаточно обоснованная гипотеза баскско-кавказского родства небезуспешно существует. Особого внимания заслуживает соображение недавно умершего профессора Р. Лафона, руководителя старейшей кафедры баскского языка в Бордоском университете, широко осведомленного и вместе с тем чрезвычайно осторожного, критичного ученого. Будучи одним из самых убежденных сторонников баскско-кавказского родства., он в то же время считал преждевременными попытки его широкого специального изучения. Последним должна предшествовать предварительная реконструкция истории каждого языка, что не исключает периодических контрольных сравнений.»

«…некоторые древнейшие названия меди и железа в картвельских языках и в баскском языке, возможно, имеют общее происхождение. К тому же при их сравнении нужно учитывать, что на смену меди повсюду приходило железо, подобно тому, как сама медь приходила до этого на смену камню. Поэтому слова, обозначавшие раньше в том или ином языке медь, в другом, некогда с ним единым, могли с появлением железа быть перенесены и на обозначение железа. Видно, с медью, с земледелием, с началом обмена в конечном счете и окажется связанным тот конкретный культурно-исторический пласт, который сделает для нас ясной картину распространения языков баскско-кавказского типа.»

«Сейчас становится все более очевидным, что баскский язык с исконно кавказскими группами языков связан неодинаково; он близок к картвельской группе, несколько дальше от абхазо-адыгейских языков и ещё дальше от восточнокавказской группы. Возможно, что этому соответствует и степень географической близости предков этих народов в древности. Видимо, все эти языки «стартовали» некогда из одного источника.»

Византийский историк Стефан называет десять Ольвий, известных древнему миру.

Что подразумевалось под Ольвией?

Для одних исследователей это «город», непохожий на другие поселения, выделяющийся размерами, числом жителей, фундаментальностью зданий. Для других «ольвиос» не просто «большой город», а «город богатый»: так Гомер называет Приама, желая подчеркнуть, что он богат, и так Пиндар называет Коринф, накопивший много сокровищ. Третьи же переводят «ольвиос» как «счастье».

И дишь против того никто не спорит, что Ольвия — место, населяемое умелым, предприимчивым и находчивым народом.

Был знаменит один край торговым промыслом. Шли сюда с Востока караваны с шелком, пряностями, мехами. Их сопровождали степенные тонкобородые немногоречивые купцы — казалось, каждое лишнее слово и каждое лишнее движение давались им с превеликим трудом, они знали цену своему товару и своему слову. С ними не было смысла торговаться: гости от своего не отступали и с холодными пренебрежением относились к тем, кто пробовал затеять торг. Однажды посмотрели друг на друга гости, перекинулись парой непонятных слов, подвели верблюдов к берегу и — откуда только прыть и сноровка взялись — ловко и дружно начали выкидывать тюки в море. Потом купцы удалились, ни разу не оглянувшись. Долго не приходили, а когда пришли, с ними не спорили. С верблюдов тюки перегружались на корабли, а там, куда несли их паруса, давали за товар втрое против его первой цены.