Сергей Кабанов - На дальних подступах

В начале января 1940 года в портах Ботнического залива противник поставил дополнительные зенитные батареи, ввел в действие истребители типа «Бристоль-Бульдог». А потом, когда наша 10-я авиабригада, усиленная двадцатью дальними бомбардировщиками, стала с воздуха минировать ледовые фарватеры, срывая движение транспортов с оружием западных стран, тогда в воздухе против нас стали воевать и современные истребители «Фоккер-Д-21» и «спитфайеры», германские и английские машины. Они устраивали засады на льду замерзших лесных озер, внезапно нападали на наши ДБ, СБ и МБР-2.

В середине февраля истребительная авиация, охранявшая базу, разведывавшая и штурмовавшая железную дорогу на полуострове Ханко, получила новую задачу: сопровождать и охранять дальних бомбардировщиков.

Мы помогали летчикам чем только могли: расчищали от обильного снега аэродром, пополняли своими людьми команды техников и вооруженцев, охраняли авиабазу от возможных в наших зарубежных условиях случайностей.

Отношение властей к нам резко ухудшилось. Против нас настойчиво и активно работали белогвардейцы, осевшие в Эстонии после гражданской войны, и местные фашистские формирования.

…11 февраля 1940 года поздно вечером мы с Дорофеевым узнали о начале нашего нового наступления. Стоял такой мороз, что страшно было выйти на улицу. А наши бойцы шли на линию Маннергейма. Вот герои, так герои!.. Каждый вечер радио передавало сообщения об их тяжелейшей борьбе. Нас больше всего волновало выборгское направление, взятие приморских пунктов и островов, К концу дня 24 февраля части 34-го стрелкового корпуса заняли Бьёрке, Пийсаари и Тиуринсаари, а на следующий день флотский отряд сопровождения приступил по приказу командующего флотом к организации обороны острова Бьёрке.

Из очень скудных сведений от людей, приезжавших из Кронштадта, стало известно, что на этих островах захвачены финские береговые батареи необычной постройки. Меня это очень интересовало. Предстояло всерьез вооружать острова в районе Палдиски и Моонзунда, надо обязательно своими глазами посмотреть батареи, выдержавшие огонь наших линкоров. Война кончалась, но мы понимали, что это жестокая, но малая репетиция — будет, неизбежно будет решающее сражение.

Когда были прорваны все три полосы укреплений линии Маннергейма и должен был пасть Выборг, командование дало мне разрешение, которого я долго добивался, — поехать на Бьёрке.

В Петергофе на аэродроме меня ждал самолетик У-2. Летчик критически осмотрел меня с головы до ног и сказал, что в такой одежде, в какой я прибыл из Эстонии, лететь нельзя. Пришлось переодеться: вместо ботинок — унты, вместо форменной шапки — летный шлем, меховые рукавицы на руки и толстый свитер под китель. Мне сразу стало жарко. Но когда я увидел, что летчик ко всему прочему теплому обмундированию надел себе на лицо защитную маску, мне стало скучновато. Все же — открытый самолет, и все мы были наслышаны про обмороженных в ту злую зиму.

Полетели низко над льдом залива. Кронштадт остался справа. Отчетливо видны все южные, северные и литерные форты, опутанные колючими заграждениями, с целой системой снеговых холмов вдоль них. Очевидно, это были оборонительные укрытия из льда и снега, созданные впервые в эту зиму и позже, в годы блокады Ленинграда и Кронштадта, успешно применявшиеся нашими разведчиками на льду и боевым охранением, состоявшим из матросов гангутского гарнизона. Наконец открылся маяк Стирсудден, а за ним и Бьёрке.

Странное все же чувство — лететь спокойно над территорией, которую за долгие годы службы на фортах привык рассматривать как угрожающий тебе район за рубежом. Сели на лед возле Бьёрке. Вижу — с острова бегут люди в белых маскировочных костюмах с винтовками наперевес. Может быть, финны?!. На севере в воздухе — несколько самолетов…

Но это были наши бойцы. Подбежали краснофлотцы, ухватили за крылья и фюзеляж наш У-2 и покатили его на лыжах к берегу.

Я спросил шагающего рядом летчика, что за самолеты в воздухе. Он ответил: «Похоже, что финские…»

Наш У-2 укрыли и замаскировали в лесу, а нас провели в штаб бьёркского укрепленного сектора. Какова же была моя радость, когда нежданно я увидел хорошо знакомых мне по совместной службе в Лебяжьем полковника В. Т. Румянцева и полкового комиссара А. А. Гальцева — моих преемников по Ижорскому укрепленного району, переименованному в Южный. Гальцев работал со мной комиссаром еще в Лебяжьем. Спокойный, знающий и твердый коммунист, к сожалению, очень больной. Он чем-то напоминал мне моего первого партийного наставника на петроградском почтамте и комиссаров гражданской войны, подвижников революции. Я почувствовал себя на чужом острове, как дома.