Фриц Тиссен - Я заплатил Гитлеру. Исповедь немецкого магната. 1939-1945

Несмотря на нелюбовь к политике, я не раз в начале правления нацистов пытался в нее вмешиваться, когда считал это необходимым. Как бы то ни было, в Германии промышленник ничего не может сделать в одиночку. Один высокопоставленный человек как-то выразил мне свое удивление тем, что со мной до сих пор ничего не случилось, хотя я так часто выражал собственное мнение. Другой влиятельный господин, несколько раз пытавшийся протестовать против режима (и в рискованных обстоятельствах), конфиденциально сообщил мне, что всегда носит с собой яд. Он не желал, по его выражению, обременять национал-социалистический режим виной за убийство такого старого человека. Короче говоря, в Германии сложилась ситуация, аналогичная советской. Как ГПУ правит в России, так гестапо правит в Германии.

Это опасная игра: игра, в которую играют Гиммлер, высший руководитель гестапо, и Гейдрих, предпочитающий оставаться в тени, хотя его официальная власть очень велика. Дело дошло до того, что даже Гитлер боится гестапо. Эти негодяи умеют извлекать прибыль из сложившейся ситуации. Они постоянно говорят Гитлеру, что должны защищать его, и защищают так хорошо, что он почти превратился в их пленника. Действительно, Гитлер – совсем не тот, каким кажется. Он – не смельчак, как Геринг; он постоянно боится за собственную безопасность. То, на что идет гестапо, чтобы «защитить его», как они это формулируют, превосходит всякое воображение.

Ялмар Шахт, даже будучи президентом немецкого Рейхсбанка и министром экономики, все еще обладающим относительно большим влиянием, ни в коей мере не был тем человеком, который мог бы создать прочный базис для немецкой экономики. Действительно, он – не экономист, а специалист в сфере финансов. В результате он не только стерпел замену нормальных экспортных методов на бартерные отношения, но в пропагандистских целях объявил это величайшим достижением, а ведь экспорт – одна из важнейших потребностей Германии.

Мой отец, Август Тиссен, всю свою жизнь искал и сохранял экспортные рынки для своих предприятий, и я полностью согласен с ним в том, что обеспечение удовлетворительного экспорта Германии было бы единственным прочным базисом благосостояния страны. Ограничение экспортных рынков до рамок Юго-Восточной Европы строится на сомнительном фундаменте, практически не имеющем отношения к коммерческим соображениям. Лозунг о том, что восьмидесяти миллионам человек «необходимо жизненное пространство», вообще неуместен. Он аналогичен идее римских легионеров, желавших за свою службу получать вознаграждение в виде земель на завоеванных территориях. Чтобы жить на своей земле, восьмидесятимиллионный народ нуждается в экспортной торговле, но ему не нужно новое пространство, как во времена великих миграций.

Однако даже все, что делал в финансовой сфере доктор Шахт, не было сделано хорошо. В конце концов он отобрал у немецкого народа последние сбережения. Именно он изобрел те фальшивые векселя, которыми расплачивались с производителями вооружений и которые их банки вынуждены были принимать. Банки сдавали векселя Рейхсбанку, когда им самим были необходимы деньги, чтобы расплачиваться с клиентами. Только право Рейхсбанка учитывать векселя представляло их истинную ценность. Что случится с вкладчиками сберегательных банков после этой войны, не знает никто. Единственное возможное решение видится мне в отдельном подходе к тем, чьи сбережения не превышают 10 тысяч марок. Остальным наверняка ничего не останется.

Неизмеримо хуже доктора Шахта его преемник на посту президента Рейхсбанка и министра экономики доктор Функ, бывший журналист, подвизавшийся в «Берлинер бёрзенцайтунг» («Биржевой газете»). Он – фанатичный национал-социалист и проводит абсолютно реакционную экономическую политику.

В тот день, когда доктор Шахт был практически уволен со своего поста, в центральном административном совете Рейхсбанка прошло заседание. Меня туда пригласил доктор Функ. Сначала я не хотел идти, но затем подумал, что заседание может в некотором отношении быть занимательным, и когда решил принять приглашение, то первой моей мыслью было сказать что-нибудь хвалебное в адрес доктора Шахта. Присутствовало много репортеров из различных газет, и прозвучал ряд похвал в адрес доктора Функа. Никто ни единым словом не упомянул Шахта, и в конце концов я также подумал, что разумнее воздержаться.

Затем последовала не простая «бирабенд», или «пивная вечеринка», традиционно проводившаяся после заседаний центрального административного совета Рейхсбанка при докторе Шахте, а феноменальный обед с шампанским и самыми различными деликатесами. После обеда доктор Функ спросил меня, что я думаю о его новых финансовых методах. Он заменил авансовые платежи фальшивыми векселями доктора Шахта новой мерой, согласно которой производители вооружения после поставок своей продукции получали только официальное подтверждение о приемке. Воспользоваться этими сертификатами поставок можно было с колоссальными трудностями. Я сказал доктору Функу, что это всего лишь пластырь, который, по моему мнению, долго не удержится. Кроме этого я ничего не сказал и сел в дальнем углу. Вскоре, однако, присутствующие в большом количестве потянулись к моему столику, чтобы услышать мое мнение. Я молчал, не мешая им высказываться.