Франц фон Папен - Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947

Большая часть австрийской аристократии в результате войны и потери после падения монархии своего наследственного положения оказалась в весьма стесненных обстоятельствах. Благодаря своей долгой космополитической традиции они испытывали весьма мало симпатии к оказавшейся под властью нацистского режима Германии. Несмотря на это, многие из них, такие, как зять императора Франца-Иосифа князь Виндишгрец, князь Карл Кинский, граф Дубский и другие, оказывали значительную поддержку моим усилиям по налаживанию более гармоничных отношений между двумя странами.

Одной из главных трудностей, которые мне следовало преодолеть, являлось испытываемое высшими духовными лицами Австрии отвращение к национал-социалистическому режиму и их отрицательное отношение к любым попыткам, направленным на улучшение отношений с Германией, чему едва ли можно было удивляться после всех нападок германских нацистов на католическую церковь. Однако нельзя сомневаться, что в мои намерения не входило подвергать австрийское духовенство той же самой опасности. Несмотря на манеру, в которой Гитлер пренебрегал своими обязательствами в рамках конкордата, я никогда не оставлял надежды убедить его в том, что антиклерикальная политика нацистской партии не только чревата опасностями, но также является одним из величайших препятствий на пути любых надежд на аншлюс.

С самого начала я старался найти способ довести эту свою позицию до сведения главы австрийской католической церкви кардинала Иннитцера. Я не хотел быть заподозренным в том, что намерен способствовать объединению с Германией до тех пор, пока не прекратятся нападки нацистов на церковь. В свете позднейших событий можно подумать, что я был в этом вопросе неподобающе оптимистичен. В любом случае я сделал все, что мог, чтобы продемонстрировать Гитлеру всю нелепость планов Розенберга заменить католическую церковь новой религией. Достаточно долгое время он симпатизировал моим идеям. Но позднее, под влиянием таких людей, как Геббельс и Борман, он постепенно переменил свое мнение.

На протяжении двух лет после первого формального знакомства кардинал отказывался принять меня и отвергал все мои приглашения. Такое отношение, как мне было сказано, было продиктовано решением конференции его епископов. Отрицательное мнение обо мне канцлера Шушнига, по всей вероятности, также в значительной степени объяснялось влиянием высшего духовенства, и я понимал, что известия о бойкоте, которому я подвергаюсь в религиозных кругах, неминуемо только усугубят непримиримость партийных лидеров в Берлине.

Возможно, здесь будет уместно кратко резюмировать политическое положение в Европе того периода – именно между июлем 1934 года и маем 1935-го, – поскольку это имеет отношение к событиям в Австрии.

Выход Германии из Лиги Наций и неучастие в Конференции по разоружению поставили страну в изолированное положение. Я уже описывал свой конфликт с Гитлером по поводу этих решений и то, как я пытался объяснить ему, что наше отсутствие в Женеве лишит Германию ценных контактов с ведущими мировыми государственными деятелями. Подобные контакты всегда неизмеримо более важны, чем любое количество дипломатических нот. Новое германское правительство оказалось перед такой же угрозой, что и послевоенные кабинеты начала двадцатых годов. Это влекло за собой опасность ведения внешней политики в вакууме, не имея возможности оценивать факторы, определяющие поведение остальных великих держав. Продолжение нашего присутствия на конференции по разоружению было невозможно из-за плана, выдвинутого 9 октября 1934 года сэром Джоном Саймоном, который стремился лишить Германию того равноправия в вопросах вооружений, которого она в принципе добилась в декабре 1932 года. Если бы мы продолжали оставаться в составе Лиги Наций, всегда существовала бы возможность представить новые предложения по вопросу разоружения в ходе дебатов. Ошибкой было захлопнуть обе двери одновременно.

Мир за границами Германии был вынужден в таких условиях изыскивать теперь иные меры безопасности против революционного движения, возникшего в его сердце. Каждое правительство искало панацею «коллективной безопасности», что служило политическим паролем тех времен в кольце альянсов, окружавших Германию. Первым шагом послужило окончание длительного остракизма Советской России, принятой в члены Лиги Наций. Это произошло в сентябре 1934 года, вскоре после того, как убийство канцлера Дольфуса продемонстрировало презрение нацистов к нормам международного права. Муссолини держал дополнительные дивизии на перевале Бреннер, Франция искала безопасности в многосторонних пактах, а Великобритания – с кличем мистера Болдуина: «Наша граница проходит по Рейну» – встретила гитлеровскую угрозу программой перевооружения. Плебисцит в Сааре, принесший ошеломляющее большинство голосов за возврат в состав Германии, хотя его результаты и были в значительной степени превратно истолкованы, сыграл свою роль в усилении напряженности. Это голосование, в котором я принимал участие наравне с тысячами саарцев со всего мира, было демонстрацией уверенности в Германии, а не в Гитлере.