Андрей Никитин - «Повесть временных лет» как исторический источник

Иначе стоит вопрос с приходом Олега в Киев и убийством Аскольда и Дира.

Если предание о Кие как основателе города на Днепре (и на Дунае!) могло существовать самостоятельно, будучи только использовано «краеведом», внесшим в него элементы полемики с «невегласами», как это можно видеть и по поводу крещения Владимира в Корсуни, то пребывание Аскольда и Дира на берегах Днепра ничем до сих пор пока не подтверждено, причем не только из-за разнесенности их могил на территории древнего Киева (ссылаясь на М. С. Грушевского, А. А. Шахматов отмечал, что «они похоронены в разных местах города Киева, отстоящих друг от друга на добрые полмили» [345]). Их связь с Рориком/ Рюриком объясняется теми же причинами, что и отношение к Рюрику Игоря, воз-никшими под пером «краеведа», который использовал фрагмент из Продолжателя Амартола [346], чтобы пополнить его именами узурпаторов, с которыми расправился Олег. Между тем, отсутствие этих имен в греческом тексте хроники Георгия Амартола лишает какой-либо достоверности их появление в достаточно поздних списках ее болгаро-русского перевода, осуществленного, как считал В. М. Истрин, не ранее середины XI в. [347].

Сложность заключается еще и в том, что для нас совершенно неизвестно, в какой Киев и к каким «полянам» приходит Олег и, соответственно, где именно у него произошел конфликт с этими столь доверчивыми «варягами», как можно понять, менее всего собиравшимися оказывать сопротивление пришельцам. Поскольку же события истории Руси IX–X вв., изложенные в ПВЛ, во многом оказываются отражением представлений о прошлом книжника первой половины XII в. (самыми ранними хронологическими ориентирами для ст. 6390/882 г. являются упоминания церквей св. Николая и св. Ирины, а также замечание о «варягах», которым шла дань от Новгорода «еже до смерти Ярославля»), гипотеза Б. А. Рыбакова об Аскольде и Дире, как автохтонных славянских правителях «полян-руси» [348], разработанная затем М. Ю. Брайчевским [349], представляется малоубедительной, хотя само их присутствие в середине IX в. в Причерноморье вполне вероятно.

Более того, новелла о приходе Олега в Киев (не будем уточнять — в какой) при внимательном рассмотрении допускает предположение, что она изначально была связана именно с Аскольдом и Диром, которые нашли «бесхозный» городок «и начаста владети Польскою землею»[Ип., 15]. Дело в том, что в ст. 6390/882 г. уже давно отмечена загадочная лексема «придоста» ( «и придоста къ горамъ Киевьскымъ»), выдающая форму двойственного числа глагола среди остальных форм единственного числа, что естественно для рассказа об Олеге ( «поиде Олгь, поемъ вой свои… и прия… и посади… и посла… иседе»). На это обратил внимание еще А. А. Шахматов, предположив, что в так называемом Начальном своде множественное число, связанное с Олегом и его воинами, редактор заменил на двойственное (Олег и Игорь), которое уже в ПВЛ было выправлено на единственное [350]. С этим трудно согласиться, во-первых, потому, что данная фраза содержит топоним «горы Киевские», характерный для «краеведа», а, во-вторых, она присутствует во всех списках ПВЛ Лаврентьевского и Ипатьевского изводов, заставляя считать ее характерной для их общего архетипа. Скорее всего, здесь перед нами очередное сокращение текста, какое можно наблюдать в ст. 6551/1043 г., в результате чего некий «Иван Творимирич» оказался «воеводой Ярослава» (при названном ранее «Вышате, отце Яня»). На самом деле текст сообщал, что Иван Творимирич взял в свой корабль не только «князя», но и «воеводу Ярослава», т. е. Вышату, как можно видеть по Воскресенскому списку [351]. Вместе с тем, можно допустить, что в интересующем нас тексте речь первоначально шла не об Олеге, а об Аскольде и Дире, отсюда и двойственное число, которое потом «краевед» выправлял на единственное, заменяя братьев — Олегом…

Появление сведений об Олеге, первом достоверном русском князе, открывало перед автором ПВЛ возможность включения «полян» (т. е. киевлян) через «русь» (поскольку в рассказе о Рорике/Рюрике «русь» уже оказывалась славянской) в историю славян вообще и тем самым — в мировую историю. Несмотря на то, что единство «словен» и «полян» было подробно разработано во вступительной части ПВЛ, «краевед» не оставил эту мысль и в последующем, напоминая о словено-руском единстве в ст. 6370/862 и 6390/882 гг. Однако поворотным пунктом в истории «полян» под пером «краеведа» стало появление Олега с полиэтнической «русью» под угорами Киева, когда маленькое и ничем не примечательное племя оказывается частью не только обширного славянского мира, но и становится причастным апостольской проповеди, приуготовляющей их к воссоединению с христианской Церковью, а сам «городок на горе» объявляется «мати городомъ рускымъ» [352]. Для такого торжественного завершения им был использован фрагмент Сказания о грамоте словенской, выделенный в свое время АА.Шахматовым в качестве отдельного «Сказания о преложении книг» (ст. 6406/898 г.), будучи предварен замечанием, что «бе бо единъ языкъ словенескъ», к которому принадлежат «и поляне, яже ныне зовомая русь»[Ип., 18]. Однако подлинным апофеозом звучит здесь завершающая экскурс об истории славянской грамоты приписка, безусловно принадлежащая «краеведу», о том, что «словеньску языку учитель есть Павелъ, оть негоже языка и мы есме русь; темже и намъ, руси, учитель есть Павелъ апостолъ… аще и поляне звахуся, но словеньская речь бе»[Ип., 20].