Андрей Никитин - «Повесть временных лет» как исторический источник

Даже название Рюрикова городища, на которое порой ссылаются авторы, малосведующие в истории Новгорода, как и большинство подобных якобы «исторических» топонимов, появилось только в начале XIX в. [332] Носов Е. Н. У истоков Новгорода. // Славянский средневековый город…, т. 2, с. 272. , когда в результате распространения грамотности и массовой исторической литературы краеведы по всей России приступили к фабрикации легенд, приуроченных к тем или иным историческим местам. В действительности, начиная с древнейших новгородских летописей, Рюриково городище именовалось всегда только «Городищем» (т. е. ‘городом’, ‘укреплением’) [333] НПЛ, указатель. . Если же говорить о Рюрике как об основателе династии, с чем непосредственно связан «норманизм» отечественных и зарубежных историков, то им, кроме уже перечисленного, следует сначала объяснить беспрецедентный факт полного забвения этого «основателя», во всяком случае, до середины XI в., когда его имя впервые получает внук новгородского князя Владимира Ярославича, Рюрик Ростиславич, в последующем князь перемышльский. Поэтому попытки современных «младонорманистов», в конце концов признавших тождество «нашего Рюрика» с Рориком Ютландским, маркграфом фризским, следом за Н. Т. Беляевым и ГЛовмянским «привести» его в Ладогу, а там и в Новгород на Волхове [334] Лебедев Г. С. Эпоха викингов…, с. 214. , оказываются всего только подменой одной легенды другой, столь же несостоятельной.

Раз и навсегда мы должны смириться с тем, что Рюрик ПВЛ в реальной истории Новгорода на Волхове — всего только легенда и, подобно поручику Киже, на Руси «фигуры не имеет». Но именно в этом легендарном аспекте он представляет огромный интерес как для понимания раннего периода нашей отечественной истории, так и для истории западных славян, похоже, оказавших известное влияние на духовную жизнь новгородцев в XII–XV вв. и даже в более позднее время, что нашло отражение на страницах поздних новгородских летописей. Поэтому, как бы ни писалась русская история, фигура Рюрика, «родоначальника Рюриковичей», будет оставаться ключевой для понимания тех процессов, с которыми ее связывали и еще будут связывать историки. Более того, скрупулезное изучение личности исторического Рорика (фризского или ютландского) и событий, с которыми он был действительно связан, дает в руки исследователя новый и поистине бесценный материал для понимания исторического процесса и событий IX в., отмеченных ПВЛ, и, таким образом, вводящих начальные этапы формирования древнерусского государства в контекст истории общеевропейской, которую мы до сих пор игнорируем, рассматривая факты IX–X вв. исключительно в современных политических границах бывшего СССР или дореволюционной России.

В чужеродности Рюрика, вероятно, и таился «камень преткновения» для норманистов и их оппонентов, не осмелившихся предположить, что ст. 6370/862 г. рассказывает не о кульминационном событии русской истории, а пересказывает исторический сюжет, заимствованный со стороны и адаптированный к новой историко-географической реальности. Последнее касается не только рассказа о Рорике/Рюрике. По всей видимости, многие сообщения ПВЛ, связанные как с «Киевом», так, в особенности, с «Новгородом» («месть Ольги», конфликт «новгородцев» с «варягами» и др.) могут иметь стороннее происхождение для Киева на Днепре и для Новгорода на Волхове. На это, в частности, указывает фантастический путь «из варяг в греки» по Ловати и Днепру, изобретенный летописцем, тогда как подлинный путь шел по Висле и Одеру на Дунай — путь, которым из Новгорода (поморского) могли уйти на юг Аскольд и Дир, летописные сподвижники Рюрика/Рорика, появившиеся в 860 г. с «росами» под стенами Константинополя [335].

Здесь мы подходим к вопросу, с неизбежностью встающему перед каждым исследователем древнерусской «княжеской легенды»: каким образом Рорик/Рюрик, в действительности не ступавший на берега Волхова и вообще на территорию Восточной Европы, мог оказаться родоначальником российских «рюриковичей», вспомнивших о своем происхождении почти через двести лет после его смерти? Каким образом и почему эта легенда оформилась в Киеве на Днепре в XII в., а уже потом без возражений была принята в составе ПВЛ в Новгороде на Волхове? Последнее выглядит особенно странно, поскольку признание новгородцами легенды о призвании первого князя позволяло «Рюриковичам» рассматривать исконно вечевую республику, приглашавшую и изгонявшую князей, как свою «дедину и отчину», что было окончательно закреплено de jure только в XV в.