Григорий Панченко - Луки и арбалеты в бою

Это отмечают многие современники, как восточные, так и западные. Чжао Хун (вообще-то посол южнокитайского двора, но при этом не придворный чиновник, а служилый офицер из неспокойного пограничного округа, родом скорее всего степняк) в своем отчете «Мэн-да бэй-лу» («Полное описание монголов и татар») отмечает: «Татары рождаются и вырастают в седле. Само собою они выучиваются сражаться. С весны до зимы они гоняются и охотятся. Это и есть их средство к существованию. Поэтому у них нет пеших солдат, а все – конные воины. Когда они поднимают сразу даже несколько сот тысяч войск, у них почти не бывает никаких документов. От командующего до тысячника, сотника и десятника все осуществляют командование путем передачи устных приказов» .

(Впоследствии Чжао Хун убедился, что навыки «командной игры» отрабатываются не только на облавной охоте, но именно она является мерилом всего. Когда Мухали, наместник Чингисана в Северном Китае (Чжао Хун именует его «го-ван», то есть «князь государства») заметил, что его гость не явился на конную игру в мяч – между ними состоялся разговор, который в отчете императорскому двору выглядит так: « „Сегодня играли в мяч. Почему ты не пришел?“ Я, ваш посол, ответил: „Я не знал вашей воли пригласить меня и поэтому не посмел прийти“. Тогда го-ван сказал: „Ты приехал в наше государство, следовательно, стал человеком одной с нами семьи. Приходи веселиться с нами всякий раз, когда бывает пир, игра в мяч или облава на зверей и выезд на охоту! Зачем еще нужно, чтобы приходил человек приглашать и звать!“ После этого го-ван громко расхохотался и оштрафовал вашего посла шестью чарками вина. К концу дня ваш посол неизбежно опьянел сильно» [3]).

Гильом Рубрук пишет почти о том же, только не удивляясь, как это монголы ухитряются обходиться без письменных приказов: «Когда они хотят охотиться на зверей, то собираются в большом количестве, окружают местность, про которую знают, что там находятся звери, и мало-помалу приближаются друг к другу, пока не замкнут зверей друг с другом, как бы в круге, и тогда пускают стрелы» .

В «Ясе» Чингисхана все это тоже прописано недвусмысленно: «Когда нет войны с врагами, пусть учат сыновей, как гнать диких зверей, чтобы они навыкли к бою и обрели силу и выносливость и затем бросались на врага, как на диких животных, не щадя» . Как видим, присутствует установка на то, чтобы каждый монгольский воин целенаправленно осваивал искусство ведения боя еще с детских лет, на примере облавной охоты. Неудивительно, что и в своих указаниях для военачальников Чингисхан словно придерживается инструкций, автоматически вытекающих из правил загонной охоты в конном строю – только с поправкой на пресловутые законы военного времени (хотя и футбольные тренеры, чувствуется, готовы были бы с таким требованием согласиться): «В случае же отступления все мы обязаны немедленно возвращаться в строй и занимать прежнее место. Голову с плеч тому, кто не вернется в строй или не займет своего первоначального места» .

Ну и, конечно, такие охотничьи рейды позволяли заготовить продовольствие для армии. Тут, кроме самих охотников-воинов, действовала особая служба; впрочем, все монголы в достаточной мере владели искусством боевой лучной стрельбы, конной охоты и навыками «превращения» добычи в запасы провианта наряду с общим опустошением местности. Настолько, что когда какие-либо отряды этого НЕ делали, такое требовало специальных объяснений: «Когда они желают пойти на войну, то отправляют вперед передовых застрельщиков, у которых нет с собой ничего, кроме войлоков, лошадей и оружия. Они ничего не грабят, не жгут домов, не убивают зверей, а только ранят и умерщвляют людей, а если не могут иного, обращают их в бегство; все же они гораздо охотнее убивают, чем обращают в бегство…» (Плано Карпини)

Китайское изображение тренировки «на степной манер» (монгольский, киданьский, чжурчженьский): стрельба по бегущей собаке. Стрелы при этом используются тупые – не из гуманизма, а чтобы не приходилось сразу же «менять мишень». Характерный проворот лука в руке сразу после выстрела позволяет избежать удара тетивы по левому запястью; при другой технике стрельбы это место защищается специальным щитком-напульсником.

Даже через века после монгольского нашествия среднеазиатские Тимуриды (уже «моголы», а не монголы) подчеркивали чуть ли не полную равнозначность действий конных лучников во время облавной охоты и в бою, не забывая при этом сослаться на заветы «основоположника». Вот как описал эту реальность на рубеже XV–XVI вв. уже знакомый нам по наме своего имени Захир-ад-дин Мухаммад Бабур, основатель государства Великих Моголов: «Бойцы правого крыла стоят на правом крыле, левого крыла – на левом крыле, середины – в середине; все из рода в род стоят на местах, указанных в ярлыке Чингизхана. На правом и на левом крыле тот, чье значение больше, стоит ближе к краю. Относительно правого крыла постоянно происходили раздоры между родами Чарас и Бекчик. ‹…› Из-за того, кому выходить на край, они дрались, обнажая друг на друга сабли. В конце концов, кажется, решили, что когда в кругу для облавы выше будет стоять один, то в боевом строю на край будет выходить другой» («Бабур-наме»).