На 10 часов 30 апреля в Бандлерблок по моему приказанию были созваны все командиры участков, чтобы им разъяснить, что значит «мелкие группы» и установить время прорыва. В виду того, что в ночь с 29 на 30 апреля почти совершенно прекратилось снабжение с воздуха, я назначил время прорыва на 22 часа 30 апреля.
Командиры согласились с моей точкой зрения, что воинские части, которыми они командуют, должны оставаться в их подчинении. Мы договорились, что в понятие «мелкие группы» должны входить те группы, которые находились в руках командиров. Это противоречило приказу Гитлера. Однако переговорить с Кребсом не имелось никакой возможности. С раннего утра вся телефонная связь была нарушена.
Около 13 часов командиры разошлись. У них появилось моральное облегчение в связи с тем, что не надо было вести бесперспективные бои в Берлине. Будущее им казалось уж не таким мрачным.
Я намеревался после обеда явиться в Имперскую канцелярию. В 15 часов ко мне прибыл оттуда штурмбанфюрер (фамилии не помню). Он имел задание передать мне лично письмо Гитлера. Моментально у меня пронеслась мысль, что я буду привлечен к ответственности за нарушение приказа фюрера в отношении определения «мелкие группы». Мои недоверчивые офицеры пропустили ко мне штурмбанфюрера без сопровождавших его людей только после того, как отобрали у него оружие.
Я открыл письмо полный напряжения. Оно было датировано 30 апреля 1945 года. Гитлер еще раз повторял в нем то, что было сказано на последнем совещании, а именно: «При дальнейшем отсутствии снабжения с воздуха разрешается прорыв мелкими группами. Эти группы должны продолжать сражаться, где будет иметься возможность. Решительно отвергать всякую капитуляцию». Письмо было подписано карандашом.
Около 17 часов я собирался пойти в Имперскую канцелярию, как снова появился штурмбанфюрер. Его провели ко мне, и он передал записку со следующим содержанием: «Генерал Вейдлинг должен немедленно явиться в имперскую канцелярию к Кребсу. Все мероприятия, предусмотренные на вечер 30 апреля, должны быть отложены». Внизу было написано — «штурмбанфюрер и адъютант». Подпись была неразборчива. От штурмбанфюрера я узнал, что подписал эту записку адъютант бригадефюрера Монке. Монке являлся командиром участка в правительственном квартале, и подчинялся непосредственно Гитлеру.
Я оказался снова перед трудным решением. Правильно ли все это? Не является ли этот приказ уловкой фанатических людей, которые намереваются сражаться в Берлине до последнего патрона? Или произошло какое-то событие, которое дало повод судить совершенно иначе о положении? Ведь если я задержусь еще на один вечер, то тогда останется только одна возможность — капитуляция. Учитывая все это, я решил выполнить это распоряжение и направиться в Имперскую канцелярию.
Бендлерблок находился примерно в 1200 метрах от Имперской канцелярии. В обычное время этот путь требовал четверть часа ходьбы, теперь же чуть ли не в пять раз больше. Пришлось пробиваться через развалины, подвалы, сады. Почти на всем пути пришлось перепрыгивать с места на место. Примерно в 18 или 19 часов я весь в поту прибыл в Имперскую канцелярию.
Меня немедленно провели в кабинет фюрера. У стола уже сидели Геббельс, Борман и Кребс. При моем приходе все трое встали. Кребс в торжественном тоне заявил следующее: «1. Гитлер покончил жизнь самоубийством в 15 часов. 2. Его смерть должна пока оставаться в тайне. Об этом знает только очень небольшой круг людей. Вы тоже должны дать обязательство о соблюдении тайны. 3. Тело Гитлера, согласно его последней воле, было облито бензином и сожжено в воронке от снаряда на территории Имперской канцелярии. 4. В своем завещании Гитлер назначил следующее правительство: рейхспрезидент — гросс-адмирал Дёниц, рейхсканцлер — рейхсминистр Геббельс, министр партии — рейхслейтер Борман, министр обороны — фельдмаршал Шёрнер, германский министр внутренних дел — Зейс-Инквардт [425] . Остальные министерские посты в настоящее время не замещены, так как они значения не имеют. 5. По радио об этом поставлен в известность маршал Сталин. 6. Уже в течение примерно 2 часов делается попытка связаться с русскими командными инстанциями с целью просить о прекращении военных действий в Берлине. В случае удачи выступает на сцену легализованное Гитлером германское правительство, которое будет вести с Россией переговоры о капитуляции. Парламентером направляюсь я».
Странным казалось настроение присутствовавших, и деловитость тона, с которым говорил Кребс. У меня создалось впечатление, что все трое не тронуты смертью Гитлера, который до сих пор являлся их богом. Мне казалось, что я нахожусь в кругу торговых руководителей, которые совещаются после ухода своего хозяина, и непроизвольно произнес: «Сначала я должен сесть. Нет ли у кого-нибудь из вас папирос. Теперь ведь можно курить в этом помещении».
Читать дальше