Милован Джилас - Лицо тоталитаризма

Дитя своего времени, Маркс отказался признавать философию, как таковую. Ближайший его друг Энгельс восклицал, что с развитием науки время философии кончилось. И это не было оригинальничанием. Так называемая научная философия, а особенно с распространением позитивизма Конта и материализма Фейербаха, сделалась общей модой.

Довольно легко, таким образом, понять, почему Маркс отрицательно относился к необходимости и даже самой возможности любой полезной философии. Но вот почему его последователи так старались свести тезисы Маркса в единую всеохватную систему, создать из них новую и, конечно же, единственно верную философию, понять уже несколько труднее. Отвергая всякую философию, они, на деле, «творили» собственную догму — «архинаучную» и «единственно научную», как водится. Представляя в период массового увлечения наукой, властно вторгавшейся в производство и повседневную жизнь, слои, уже в силу своего общественного положения не воспринимавшие никаких официальных концепций, они оставляли себе только одну возможность — быть материалистами, «единственными» представителями «единственно» научных взглядов и методов их воплощения.

Если Маркс «заряжался» прежде всего «научной атмосферой» времени — плюс личная увлеченность революционера-ученого, мечтавшего дать движению рабочих мало-мальски стройное теоретическое обоснование, — то его ученики, превращая взгляды Маркса в догмы, руководствовались иными обстоятельствами и иными целями.

Не выскажи политические нужды рабочего движения в Европе столь острой потребности в новой идеологической системе — особой закрытой философии, — теория, названная марксистской философией (диалектический материализм), забылась бы как нечто не слишком глубокое и не очень оригинальное. И это даже вопреки неоспоримому факту, что работы Маркса по экономике и обществоведению относятся к наиболее выдающимся научным и невероятно захватывающим литературным произведениям.

Не относительная научность, а прежде всего связь с конкретным широким движением и тем более опора на объективную достижимость общественных перемен составляли силу марксистской философии. Она объясняла и утверждала, что существующий мировой порядок будет изменен. Во-первых, потому, что так быть должно, что он сам рождает свою противоположность, своего могильщика. И, лишь во-вторых, потому, что эти перемены рабочий класс хочет и в состоянии осуществить. Влияние такой философии должно было расти; внутри и вовне рабочего движения рождалась иллюзия ее пусть бы и только «методологической», но всесильности. А вот там, где подходящих условий не было, хотя наличествовали и развитый рабочий класс, и рабочее движение (Великобритания, США), резонанс и влияние этой философии практически не ощущались.

Ограничившись в основном гегельянскими и материалистическими тезисами, марксистская философия как наука большого значения не приобрела. Эпохально ее значение в качестве идеологии новых, угнетенных классов, но особенно политических движений. Сначала в Европе она обозначила идеологию и политическое движение, а затем в России и Азии — политическое движение и общественную систему.

Маркс предполагал, что смена капиталистического общества произойдет в результате революционной дуэли двух классов, которые он выделял особо, — буржуазии и пролетариата. Такой исход представлялся ему тем более вероятным, что при капитализме его времени нищета и богатство в одинаковых пропорциях наращивались на крайних полюсах общества, потрясаемого каждый десяток лет циклическими кризисами экономики.

Учение Маркса в конечном итоге было продуктом промышленной революции, борьбы промышленного пролетариата. Не случайно сопутствовавшие буму в индустрии ужасающая нищета и скотское существование масс, которые с болью в душе наблюдал Маркс, столь пронзительно и обширно описываются в его важнейшем труде — «Капитале». Череда кризисов, характерная для капитализма XIX века, обнищание и резкий количественный рост населения приводили Маркса к обоснованному выводу, что единственный выход — революция. Но он все же не считал революцию неизбежностью для всех стран, а особенно для тех, где в обществе демократические институты приобрели уже статус традиции. Однажды он указал на такие страны — Голландию, Великобританию и США. И все же в целом о взглядах Маркса можно сказать, что их существенной особенностью было учение о неотвратимости революции. Он верил в революцию, звал к ней, он был революционером.