Валерий Соловей - Несостоявшаяся революция

Что уж говорить о социальных и социокультурных практиках го­сударства, которые носят последовательно дискриминационный ха­рактер в отношении русских. Русские — единственный народ, право которого на достойную жизнь отрицается (или в лучшем случае ста­вится под сомнение), которым можно откровенно пренебрегать. В этом смысле весьма показательны поправки в закон о гражданстве, объявляющие нашими «соотечественниками» людей, даже не гово­рящих по-русски. В оптике властного взгляда русские — биомасса, из которой можно выдавливать остатки жизненных соков, ничего не давая взамен. В номинально национальной России по сравнению с имперской политией не изменилось ничего, за одним исключением: русские сейчас гораздо слабее, чем прежде.

Но страх власти перед ними по-прежнему остается. Подобно 20-м годам прошлого века, любое проявление русской этничности, русских национальных чувств и даже само русское имя могут быть объявлены экстремизмом. Это не преувеличение: весной 2007 г. во время обыска в одном из московских книжных издательств следователем было заяв­лено, что любая книга, в названии которой имеется слово «русский», потенциально экстремистская.

Самое кошмарное видение Кремля: что пресловутые русские пас­сивность и долготерпение закончатся, что русские во весь голос за­явят о своих неотъемлемых правах, поставив власть и государство перед лицом непреодолимого вызова. Однако нельзя же доводить людей до состояния поистине скотского и ожидать при этом, что они будут бесконечно терпеть и покорно умирать. Никто не в состоянии отменить инстинкт самосохранения и выживания биологической по своей природе этнической группы. Причем процесс этнизации рус­ского сознания неразрывно переплетен с нарастающим среди русских ощущением себя социально угнетенным большинством. Не имеет значения, насколько рационально обоснованно это ощущение — оно превалирует в массовом сознании и, значит, действительно по своим социополитическим последствиям. Главное содержание русского воп­роса — социальное. Этнический и социальный принципы все более отождествляются, создавая подлинное бинарное оружие несравнен­ной мощи.

Русский бунт именно потому беспощаден, что русским не оставля­ют другого выхода. Это ultima ratio русского народа, поиск выхода из безвыходной ситуации, в которую его загоняют. Более того, активность народа, пусть самая свирепая и разрушительная, свидетельствует, что он жив и сопротивляется. Гораздо хуже его пассивность, безразличное принятие смерти или, как говорится в одном популярном в национа­листических кругах апокрифе, «молчаливое умирание самого непо­корного в мире народа»[37]. Бунт — признак жизни.

Нельзя сказать, чтобы ощущение подобной угрозы было совсем уж чуждо власти. В противном случае националистические мотивы под эвфемизмом «патриотизм» не включались бы в официальную пропаганду и идеологию, не провозглашались бы популистские на­циональные проекты. Однако все это, как говорится, «слова, слова, слова»... Государственные инициативы выливаются в имитацию бур­ной деятельности или же осуществляются таким привычно безоб­разным образом, что их следствием стало не улучшение, а ухудшение ситуации — рост массовых ожиданий, которые не обретают своего воплощения.

Современное российское государство по своей природе не способ­но к националистической (и в этом смысле идущей навстречу чаяниям народа) трансформации. Как афористично сформулировал знамени­тый русский журналист Виталий Третьяков: хотя каждый отдельно взя­тый российский чиновник — пламенный патриот России, на первом месте для него всегда стоят личные интересы. Но если власть не может измениться сама, возможно, она изменится под давлением снизу?

Однако шансы актуального русского национализма организовать и возглавить это давление выглядят ничтожными. Он слишком сла­бый политический игрок, которому не под силу направить процесс этнизации русского сознания в политическое русло «обрусения» го­сударства. Несмотря на заметное улучшение качественных характе­ристик (особенно в сравнении с прошлым десятилетием) и создание общенациональной сетевой инфраструктуры, национализм слишком разрознен, плохо организован, а его поддержка в обществе не превы­шает 10—15%. Не говоря уже о преследовании и репрессиях со сторо­ны государственной машины: ведь в официальном дискурсе русский национализм рассматривается как главная угроза стабильности и межнациональному миру в России.