Джек Лондон: Тропой ложных солнц

Джек ЛОНДОН

ТРОПОЙ ЛОЖНЫХ СОЛНЦ

Рассказ

Перевод Д. Горбова

Ситка Чарли курил трубку, задумчиво рассматривая наклеенную на стене иллюстрацию из "Полис-газет". Он полчаса, не отрываясь, глядел на нее, а я все это время украдкой следил за ним. В мозгу его происходила какая-то работа, - бог весть какая, но во всяком случае интересная. Он прожил большую жизнь, много повидал на своем веку и сумел совершить необычайное превращение: отошел от своего народа и стал, насколько это возможно для индейца, даже по своему духовному облику белым. Он сам говорил, что пришел на огонек, подсел к нашему костру и стал одним из нас. Он так и не научился читать и писать, но язык у него был замечательный, а еще замечательней - та полнота, с какой он усвоил образ мыслей белого человека, его подход к вещам.

Мы наткнулись на эту покинутую хижину после тяжелого дневного перехода. Теперь собаки были накормлены, посуда после ужина вымыта, и мы наслаждались тем чудным мгновением, которое наступает для путешествующих по Аляске раз - только раз - в сутки, когда между усталым телом и постелью нет других препятствий, кроме потребности выкурить на ночь трубку. Кто-то из прежних обитателей хижины украсил ее стены иллюстрациями, вырванными из журналов и газет, и вот эти-то иллюстрации привлекли внимание Ситки Чарли, как только мы сюда приехали - часа два назад.

Он пристально изучал их, переводя взгляд с одной на другую и обратно; и я видел, что он сбит с толку, озадачен.

- Ну что? - нарушил я наконец молчание.

Он вынул трубку изо рта и сказал просто:

- Не понимаю.

Опять затянулся, опять вынул трубку и указал концом мундштука на иллюстрацию из "Полис-газет".

- Вот эта картинка. Что такое? Не понимаю.

Я взглянул. Человек с неправдоподобно злодейской физиономией, трагически прижав руку к сердцу, навзничь падает на землю; другой - что-то вроде карающего ангела с наружностью Адониса - стоит против него, подняв дымящийся револьвер.

- Какой-то человек убивает другого, - промолвил я, в свою очередь, сбитый с толку, чувствуя, что не умею подыскать объяснения изображенному.

- Почему? - спросил Ситка Чарли.

- Не знаю, - откровенно признался я.

- В этой картинке только конец, - заявил он. - У нее нет начала.

- Это жизнь, - сказал я.

- В жизни есть начало, - возразил он.

Я промолчал, а он перевел глаза на другое изображение - снимок с картины "Леда и лебедь".

- В этой картине нет начала, - сказал он. - И конца нет. Я не понимаю картин.

- Взгляни вот на эту, - указал я ему на третью иллюстрацию. - В ней есть определенный смысл. Как ты ее понимаешь?

Он рассматривал ее несколько минут.

- Девочка больна, - заговорил он наконец. - Вот - доктор, смотрит на нее. Они всю ночь не спали: видишь - в лампе мало керосина, в окне рассвет. Болезнь тяжелая; может быть, девочка умрет, поэтому доктор такой хмурый. А это - мать. Болезнь тяжелая: мать положила голову на стол и плачет.

- Откуда ты знаешь, что плачет? - перебил я. - Ведь лица не видно. Может быть, она спит?

Ситка Чарли удивленно взглянул на меня, потом опять на картину. Было ясно, что впечатление его было безотчетным.

- Может, и спит, - согласился он. Потом посмотрел внимательнее. Нет, не спит. По плечам видно, что не спит. Я видел, как плачут женщины у них такие плечи. Мать плачет. Болезнь очень тяжелая.

- Ну вот, ты и понял содержание картины! - воскликнул я.

Он отрицательно покачал головой и спросил:

- Девочка умрет?

Теперь уж я вынужден был промолчать.

- Умрет она? - повторил он свой вопрос. - Ты художник. Может, знаешь?

- Нет, не знаю, - признался я.

- Это не жизнь, - наставительно промолвил он. - В жизни девочка либо умирает, либо выздоравливает. В жизни что-то происходит. На картине ничего не происходит. Нет, я не понимаю картин.

Он был явно раздосадован. Ему так хотелось понять все, что понятно белым, а в данном случае это не удавалось. В его тоне чувствовался также вызов: я должен был доказать ему наличие мудрости в картинах. Кроме того, он был наделен необычайно сильным воображением, - я давно это заметил. Он все представлял себе наглядно. Он созерцал жизнь в образах, ощущал ее в образах, образно мыслил о ней. И в то же время не понимал образов, созданных другими и запечатленных ими с помощью красок и линий на полотне.

- Картина - частица жизни, - сказал я. - Мы изображаем жизнь так, как мы ее видим. Скажем, ты, Чарли, идешь по тропе. Ночь. Перед тобой хижина. В окне свет. Одну-две секунды ты смотришь в окно. Увидел что-то и пошел дальше. Допустим, там человек, он пишет письмо. Ты увидел что-то без начала и конца. Ничего не происходило. А все-таки ты видел кусочек жизни. И вспомнишь его потом. У тебя в памяти осталась картина. Картина в раме окна.