Джек Лондон - Уловка Чарли

Мы ликовали. Чарли так гордо стоял у руля, как будто вел домой победившую на гонках яхту. Два матроса, составлявшие весь экипаж "Мэри-Ребекки", потешались и скалили зубы. Оле Эриксен потирал свои руки с детской радостью.

- Я думал, ваш рыбачий патруль никогда не имел такой удача, как на шхуне Оле Эриксена, - сказал он, как вдруг за кормой хлопнул выстрел, прожужжала пуля, чиркнула по свежевыкрашенной обшивке каюты и, ударившись о гвоздь, со свистом отскочила в сторону.

Для Оле Эриксена это было уж слишком. Увидев, что ему испортили новенькую обшивку, он вскочил и погрозил рыбакам кулаком; но тут вторая пуля угодила в стенку каюты, в шести дюймах от его головы, и он поскорей растянулся на палубе, укрывшись за бортом.

У всех рыбаков были ружья, и теперь они принялись палить все разом. Мы попрятались кто куда, даже Чарли пришлось бросить штурвал. Если бы не тяжелые сети за кормой, мы наверняка попали бы в руки разъяренных рыбаков. Но сети, прочно зацепившиеся за днище "Мэри-Ребекки", тащили ее корму на ветер и она по-прежнему держала курс, хотя и не очень точно.

Лежа на палубе, Чарли мог дотянуться до нижних спиц рулевого колеса, но управлять шхуной таким способом было крайне неудобно. Тут Оле Эриксен припомнил, что в трюме у него лежит большой стальной лист. Это был кусок бортовой обшивки "Нью-Джерси": пароход недавно потерпел крушение возле Золотых ворот, и "Мэри-Ребекка" принимала участие в его спасении.

Двое матросов, Оле и я осторожно проползли по палубе и притащили тяжелый лист наверх, а затем поставили его на корме, как щит, загородив штурвал от рыбаков. Пули щелкали и звенели, ударяясь о гудевший, как колокол, щит, но Чарли только посмеивался в своем укрытии и спокойно правил рулем. И так мы мчались вперед: за кормой - орава вопивших от ярости греков, впереди - Коллинсвиль, а вокруг рой свистевших пуль.

- Оле, - сказал вдруг Чарли упавшим голосом, - я не знаю, что нам теперь делать.

Оле лежал на спине у самого борта и усмехался, глядя в небо; он повернулся на бок и взглянул на Чарли.

- Я думал, мы будем идти в Коллинсвиль, как хотел раньше, - ответил он.

- Но мы не можем там остановиться, - простонал Чарли. - Я никак не ожидал, что мы не сможем остановиться.

Широкое лицо Оле Эриксена выразило полную растерянность.

Увы, это была правда. За спиной у нас осиное гнездо, а остановиться в Коллинсвиле - значит сунуть в это гнездо голову.

- У каждого чертова грека ружье, - весело сказал один из матросов.

- Да еще нож в придачу, - отозвался второй.

Теперь уже застонал Оле Эриксен.

- И зачем только шведский человек, как я, совать свой нос в чужие дела, будто обезьяна! - пробормотал он про себя.

Пуля щелкнула по корме и пролетела над правым бортом, жужжа, как разозленная пчела.

- Остается только пристать к берегу, бросить "Мэри-Ребекку" и удрать, - сказал веселый матрос.

- Бросать "Мэри-Ребекку"? - воскликнул Оле Эриксен с непередаваемым ужасом в голосе.

- Дело ваше, - отозвался тот. - Только я хотел бы оказаться за тысячу миль отсюда, когда эти парни взберутся на борт. - И он указал на беснующихся греков, которых мы продолжали тащить за собой.

Мы как раз поравнялись с Коллинсвилем и, вспенивая воду, прошли так близко от пристани, что до нее можно было добросить камень.

- У меня одна надежда, что ветер продержится, - сказал Чарли, украдкой поглядывая на наших пленников.

- А что нам ветер? - уныло спросил Оле. - Скоро река нельзя пройти, и тогда... тогда...

- Тогда мы заберемся в глухие места и попадем в лапы грекам, добавил веселый матрос, пока Оле раздумывал над тем, что случится когда мы дойдем до истока реки.

Мы подошли к тому месту, где река расходилась на два рукава. Налево было устье реки Сакраменто, а направо устье реки Сан-Хоакин. Веселый матрос прополз вперед и перебросил фок, а Чарли взял право руля и мы свернули направо - в устье реки Сан-Хоакин. Попутный ветер, который гнал нас вперед на ровный киль, теперь задул справа по борту, и "Мэри-Ребекка" так резко накренилась влево, что, казалось, вот-вот опрокинется.

Но мы все же мчались вперед, а рыбаки неслись за нами. Стоимость их сетей была значительно выше штрафов, которые с них брали за нарушение законов о рыбной ловле, и потому, хотя им ничего не стоило отвязать свои лодки и удрать, они на этом ничего бы не выгадали. Кроме того, они не бросали своих сетей инстинктивно, как моряк не бросает своего корабля. Но главное, в них все росла жажда мести, и мы могли быть уверены, что они последуют за нами хоть на край света, если нам вздумается тащить их в такую даль.