Франсиско Луке - Луна доктора Фауста

- Ты испанец? - с надеждой спросил Гуттен.

- Ну разумеется! В какой еще стране умеют так затейливо сплетать слова?

- Как же ты попал к язычникам и почему на тебе одежда янычара?

- Ветер судьбы занесет иной раз и к дьяволу в пасть,- не без грусти отвечал тот.- Мне было всего восемь лет...

- В восемь лет и я впервые побывал в Кастилии. Янычар задумчиво продолжал:

- Я играл на берегу моря с двумя другими мальчишками... Это было там, в Малаге.

- Прекрасный город! Знал бы ты, какое забавное происшествие вышло у меня в квартале Лос-Перчелес...

- Ты бывал в Лос-Перчелес? - радостно воскликнул янычар.- Я жил там с матерью, потаскухой по ремеслу и призванию... Не смей перебивать меня, не то я живо превращу петушка в каплуна! Дай-ка я сниму с тебя твои латы, а наперед знай, что это никудышная защита от нашего оружия.

- А где мои товарищи?

- Половина перебита, другую взяли в плен. Султан потребует с них выкуп, если, конечно, у них найдется золото. Ты богат?

- Ни гроша за душой.

- Тогда прощайся с жизнью.

- Повремени немного, приятель, я думаю, мы с тобой сговоримся.

- Куда ты клонишь?

- Я мог бы помочь тебе вернуться к прежней жизни... Янычар презрительно хмыкнул.

- Думаешь, мне плохо живется в Турции? Если бы тебе пришлось побывать в Стамбуле, ты мигом бы понял, что Толедо рядом с ним - настоящая дыра. Да и Вена не лучше. Конечно, все кругом чужое... Я ведь начал тебе рассказывать: в восемь лет берберийские пираты похитили меня и продали на невольничьем рынке в Константинополе. Я был паренек смышленый, веселого нрава, крепкий - начнем, бывало, бороться, я всех клал на лопатки,- и выучился лопотать на разных языках не хуже иного купца. По всему по этому мой первый хозяин, смотритель гарема, Великий Евнух и решил отдать меня в янычары. Старый лис не ошибся: в очень краткий срок я сумел превзойти всех своих товарищей. Мне и двадцати лет не исполнилось, а я уже замечен султаном, стал его личным телохранителем...

- И ты чист до сих пор? - с изумлением спросил Гуттен.

- Чист? - с не меньшим изумлением воззрился на него янычар.- За кого ты меня принимаешь? Где ты видел чистокровного андалусийца, который бы еще в детстве не лазил под юбки девчонкам?

- Извини, просто я думал...

- Как раз из-за того, что я был вечно обуян бесом любострастия, и случилась со мной беда. Я силком овладел одной рабыней-черкешенкой, предназначенной в наложницы самому Великому визирю, и потому лишился милости Сулеймана. Он пригрозил, что если меня еще раз застигнут за "богомерзким грехом", то немедля оскопят. Сам понимаешь, мне не больно-то улыбалось увидеть природные свои подвески продетыми на веревочку! Я ведь несдержанней жеребца! Однажды я так распалился, что спознался с ослицей...

- С ослицей?

- Да! А что тут такого? Иногда так засвербит, что рад будешь даже африканской верблюдице, а ведь она не только смердит как сто чертей, но еще и лягается, и зубами тебя норовит схватить... Вот я и стал подумывать, не возвратиться ли мне в истинную веру - уж очень неохота стать евнухом.

- Так в чем же дело? Пойдем со мной! До Вены рукой подать - всего мили две с половиной. Я замолвлю за тебя словечко перед эрцгерцогом и добьюсь для тебя милости и прощения. Ты сможешь занять в нашем войске подобающее место.

- Мысль не плоха. Да вот беда: эти мерзавцы евнухи, которые всем заправляют в нашем государстве, держат двоих моих земляков как заложников. Оба, конечно, ни на что не годны, но на этом свете они - моя единственная родня. Если я не вернусь живым, если меня не найдут среди убитых, обоих андалусийцев удавят в Константинополе на рыночной площади.

- Жаль... Я от души сочувствую тебе. Что же мне для тебя сделать?

- Оставь свое жеманство для придворных олухов и знай, что не стал кастратом оттого лишь, что в былые времена бывал в развеселом квартале Лос-Перчелес в Малаге, а все его бордели и притоны приводят мне на память мое беспечальное детство. Слушай же! Я посажу тебя на этого одра и доведу до самых крепостных ворот, и пусть пророк Магомет поможет мне в один прекрасный день избавиться от негодяев, замысливших совершить надо мной такое надругательство. Рано или поздно я все равно сбегу, рано или поздно мы еще встретимся с тобой, не будь я Франсиско Герреро, уроженец Баэсы, на девятом году жизни попавший в рабство к туркам. Поднимайся, сосунок! В путь!

3. КОРОНАЦИЯ В РИМЕ

Вскоре после ухода Сулеймана улицы имперской столицы засыпал первый снег. Настроение у Гуттена было самое рождественское, хотя полуразрушенный город на каждом шагу напоминал о недавнем кровопролитии и повсюду виднелись унылые согбенные фигуры, заплаканные лица. Повсюду, кроме королевского дворца, где придворные по-прежнему кутались в куний мех и поражали глаз яркостью причудливых одеяний.