Гвидо Препарата - ГИТЛЕР, Inc.

Теперь, когда Германия оказалась очищенной от своих имперских долгов, Америка внезапно изъявила желание вновь появиться на европейских берегах, чтобы непосредственно вмешаться в реконструкцию и восстановление денежной системы своего вчерашнего врага: Веймар стоял на пороге своей «золотой» пятилетки (1924-1929 годы).

Именно в тот момент, когда марка почти достигла дна своего падения, они наконец явились — нацисты. Вначале никто, кроме горстки баварцев, не проявлял интереса или осведомленности об этой группке раскольников. Казалось, что это ещё одна команда буйных юнцов, желавших вернуть славные довоенные времена. Но нацисты — со временем немцам предстояло это узнать — образовали движение, полностью чуждое всеобщей патриотической ностальгии. Движение это с самого начала оказывало беспощадное сопротивление Веймарской республике. В то время как большинство ветеранских и националистических ассоциаций трепетно преклонялись перед эмблемами, заимствованными из недавнего имперского прошлого — орлами, крестами и черно-бело-красными прусскими знамёнами, — эмблемой нацистов была одна только свастика; было такое впечатление, что гитлеровцы оседлали германский национализм как своего рода троянского коня, чтобы втащить чуждое мировоззрение, переведённое на общепринятый язык — на реакционные идиомы, доступные отчаявшемуся простому народу. Особая космология, символизируемая правовращающей свастикой, — тайное знание, скрываемое за плотно закрытыми дверями ложи Туле*,

* Глава 2, стр. 100-101

— никогда не упоминалась, даже косвенно, в речах Гитлера и его последователей, оставаясь исключительной привилегией посвящённых. В отличие от националистов старой гвардии, нацисты были религиозной сектой, закамуфлированной в наряд политической партии, НСДАП, и защищённой собственной милицией — штурмовыми отрядами (СА), позже усиленными преторианской когортой СС. С течением времени, однако, если не считать бросающегося в глаза сохранения эмблемы, нацисты стали вести себя подобно подавляющему большинству правых реакционеров: они вели свою политическую баталию с Веймарской республикой яростными инвективами, обструкционизмом, дёмагогическим подстрекательством и постоянными стычками с «пролетарскими батальонами», организованными и спаянными железной дисциплиной отрядами левых.

Что же касается СССР, каждое движение которого в отношении Германии вполне соответствовало британским планам и намерениям, то инфляционная катастрофа представила ему уникальную возможность политического подрыва влияния немецких правых: с одной стороны, ведь Советы помогали рейхсверу вооружаться (что было официально санкционировано Рапалльским договором); а с другой стороны, целенаправленно провоцировали националистов. Как выяснилось позже из воспоминаний Кривицкого, одного из руководителей советской разведки, который отвечал за дестабилизацию положения в Германии, большевистские агенты, организованные в тайные ячейки, так называемые тройки, совершали акты террора, саботажа и насилия, призванные посеять страх в немецком обществе. Эти ячейки финансировались и готовились в Москве для того, чтобы «деморализовать рейхсвер и полицию [особенно] с помощью убийств и террористических актов» (158). Красный террор не должен был оказывать долговременного эффекта, он был направлен лишь на кратковременные потрясения и мелкие беспорядки, провоцируемые одураченными простофилями, — по большей части молодыми немецкими коммунистами — бессистемные и бесцельные насильственные действия: кабацкие и уличные потасовки, забастовки, акции устрашения и так далее. Именно эти, инспирированные Советами «восстания» служили питательной средой для активистов правого крыла и нацистов. Казалось, что всё соединились в своих усилиях помочь гитлеровцам: они могли рассчитывать на Лондон в его политическом и финансовом удушении германского народа и благодарить Москву за весь тот коммунистический ужас, который позволил им во весь рост выступить в качестве защитников фатерланда.

Поэтому едва ли кого-то могло потрясти зрелище возмужания и созревания гитлеризма, вступление его в пору политического юношества осенью 1923 года, когда Германию терзали забастовки, уличные столкновения и галопирующая инфляция. Во время франко-бельгийского вторжения в Рур Гитлер кричал со страниц нацистской газеты «Volkischer Beobachter»: «Пусть на нас обрушатся несчастья!» (159)