Дмитрий Балашов - Младший сын

– Тут вовсе ничего не оставалось. И тут тоже, и тут, и там – до лесу ничего не было.

– Ничим-ничего? – переспрашивал Данил, не в силах поверить и тому, что видели глаза.

– Ничим-ничего, – повторил племянник. – Ровное место. И пепел.

– Ну, Федор! Черный ты и есь!

– Он родня нам? – бесцветно усмехнувшись, спросил Иван, глядя куда-то меж конских ушей.

– Какая ён родня! Был родней по первой жене, да пока сына не уморил! – разъярился Данил. – Смоленский выродок да ордынская б…., вот те и родня! А ему – Переяславль! Гля-ко!

Он кипел и уже горячил коня. Надолго замолк. Перед теремами приодержали: московский князь, стоя, глядел, жуя бороду. Двинул кадыком, показал рукой: всё, мол? Иван склонил голову. Данилу передернуло. Глухой звук, не то рык, не то всхлип, поднялся у него из груди.

– Отцово наследие, отчину, – выродку смоленскому! Хуже татя!

Данил поворотился, и Иван увидел вдруг, что по морщинистому лицу дяди покатились неложные слезы не то горя, не то бешенства.

– Плотников недостанет… – пряча глаза, сказал Данил, – я своих подошлю постом, сотни две альбо три, и повозников тоже, верно, нать?

– Спасибо, – сказал Иван тихо. И повторил: – Спасибо. Не откажусь. Разочтемся.

– А!.. – махнул рукой Данил. – Мужики погорелые не считаются, а мы, родные как-никак… Отцово добро! Эх, Андрей! Великий князь володимерской!

И в том, как Данил сказал про Андрея, почудилось незнакомое: уже без почтительности прежней, не как о старшем, чуть не вдвое, брате, а как о равном и даже младшем. Иван понял, что дядей уравняла его, Иванова, беда: сожженный Переяславль отнял честь старшинства у Андрея, и Ивана вдруг залила теплая волна. Своим: «Эх, Андрей!» Данила разом снял с него постоянный душевный груз нужной почтительности к старшему из дядей, хоть и ненавидевшему его отца и самому отцу ненавистного, но все же, о сю пору, непререкаемо старшего в роде и значении меж них всех. Он даже головой встряхнул, как камень с души свалился. Понял, что и он уже ничего не должен Андрею и не в ответе перед ним.

Князья стояли конь о конь, а мимо них десяток мужиков и четверо коней в упряжке, надрываясь, волокли восьмисаженное коневое бревно.

Снова ратаи громкими окликами понукивают коней, снова черные борозды протягиваются через затравеневшие поля, и горячее солнце, бог Ярило, древний бог язычников-славян, шлет свои милостливые лучи, пробуждая злаки и травы.

Гаснут и снова загораются зеленые боры, тени облаков ползут по земле. Перепадают дожди. Подымается густая щетка хлебов. Вот уже близок Троицын день, уже заколашивается рожь. Парни и девки, выходя за околицу, «водят колос»: берутся за руки, лицом друг к другу, и по соединенным рукам бежит от села до ближнего поля девчушка в васильковом венке. Задние пары торопятся перебежать вперед, снова подставляют руки. Добежав по рукам до поля, девчушка срывает несколько колосков и вихрем несется в деревню, бросает колоски около деревенской часовни или церкви. Визг, шум, смех. Звучит старинная песня, от дедов-прадедов, от прежних времен, от бога Ярилы идущая. А в Нижнем Новгороде пристают низовые лодьи, и кучки донельзя оборванных и отощавших людей – русский полон, выкупленный своими князьями в Орде, – вереницею спускаются по сходням, падают на колени, крестятся и целуют родную землю. И идут, растерянно улыбаясь, от села к селу, от города к городу, кормясь подаянием, разбредаются по дорогам в смоляные духовитые боры, в наливающиеся хлеба, в деревни, звенящие песнями, в пестроцветные луга, в Русь.

Земля дремлет под солнцем, только жаворонки звенят на тонких невидимых ниточках в вышине, да звенят топоры на посадах: успеть меж сенокосом и жнитвом срубить, сложить пожженные ратниками хоромы, поставить разметанный амбар, починить клеть, поднять огорожу двора, что по зиме втоптали в снег копыта татарских коней. Страна отдыхает. Страна залечивает язвы войны.

Где-то на севере дружина Новгородской республики возвращается с Наровы, разгромив датчан. Князь Довмонт стережет псковские твердыни. Плывут по рекам новгородские купеческие лодьи. В торжках и рядках кипит торговля, переходят из рук в руки лен и воск, многоразличная железная ковань, замки новгородской ладной работы, бобровые, соболиные, рысьи меха, связки белок, скора и дорогое иноземное сукно, серебро в слитках – гривнах и узорчатая златокузнь. Подвески, кольца, браслеты, кресты, колты, ожерелья – текут, притекая и растекаясь по градам и весям страны.