Игорь Фроянов - Загадка крещения Руси

Припоминается еще один эпизод из новгородской истории, свидетельствующий о политической сути конфликтов на религиозной почве. В 1071 году появился в Новгороде волхв. Он произносил речи, хулящие веру христианскую, пророчествовал, выдавая себя за бога. «И замутился весь город, и все поверили в него, и собирались убить епископа. Епископ же с крестом в руках и в облачении вышел и сказал: «Кто хочет верить волхву, пусть идет за ним, кто же истинно верует, пусть тот к кресту идет». И люди разделились надвое: князь Глеб и дружина его пошли и стали около епископа, а люди все пошли и стали за волхвом». Неизвестно, чем закончились бы волнения новгородцев для епископа и князя, если бы Глеб не проявил решительность и не убил волхва. Размежевание в Новгороде хотя и происходило на религиозном фоне, но по политическим соображениям. Князь Глеб с дружиной и епископ — пришлые люди, олицетворяющие собой власть Киева над Новгородом и потому противостоящие новгородской общине. Последнее обстоятельство и определило расстановку общественных сил в Новгороде во время религиозных по форме, но политических по существу коллизий 1071 года.

Противодействие христианству в Новгороде ослабевало по мере того, как новгородская община завоевывала независимость от Киева. Интересные данные может дать динамика строительства церквей в волховской столице. Как показывают изыскания исследователей, в Новгороде было построено в X веке только 2 церкви, в XI — 5, а в XII — 75 церквей. Резкое увеличение количества церквей, построенных в Новгороде на протяжении XII века, вряд ли может быть случайным. Именно в XII, а точнее, в 30-х годах этого столетия Новгород приобретает полную независимость от киевских князей. Со времени падения власти Киева христианизация Новгородской земли теряет политическую остроту, что содействовало ее оживлению, а это, в свою очередь, нашло отражение в значительном расширении храмового строительства. Характерно и то исторические воспоминания о крещении Новгородской земли сам новгородцы порой связывали с концом XI — началом XII века. Но городский архиепископ Илья, поучая в 1166 году попов своей епархии, говорил, что «наша земля недавна хрещена». Илья и его современники слышали о «первых попах», а некоторые и видели грубые, нехристианские нравы, прививаемые прихожанам. Нет сомнения, что архиепископ Илья разумел поколение новгородского духовенства конца XI — начала XII века, которое с великим трудом продиралось сквозь дебри язычества, устраивая островки христианства в Новгородском крае. Затяжное распространение христианства в новгородском обществе объясняется политическими причинами, а отнюдь не мнимым отставанием Новгорода в социальном развитии от Южной Руси, как полагают некоторые историки {49} .

Приведенные исторические данные убедительно свидетельствуют о том, что введение христианства на Руси осуществлялось по воле киевской знати и поляно-киевской общины в целом. Навязываемое подвластным восточнославянским и другим иноязычным племенам, оно насаждалось насильно с применением кровавых средств. Если крещение народа за пределами Киевской земли вызывало слезы, то это были слезы не радости, а горя. Понятно, почему христианизация, проводимая Киевом, повсюду наталкивалась на упорное противодействие местного населения. В этом состояла одна из главных причин медленного распространения христианства в Древней Руси, растянувшегося на весь XI и часть X столетия, а в некоторых случаях — на последующие века {50} . Само собой разумеется, что быстрым успехам христианства в древнерусском обществе препятствовала стойкость языческих нравов в русском народе. Но она во много крат усиливалась благодаря политической обстановке, характеризующейся стремлением Киева укрепить с помощью христианской религии свое господствующее положение на Руси, служившее источником обогащения для днепровской столицы.

Неприятие христианства народными массами подчиненных киевским князьям земель не единственная причина медленного его распространения в Древней Руси. Тому же содействовала привязанность социальных верхов, в том числе и киевских, к языческим традициям и нравам — даже в княжеской среде XI–XIII веков цепко держался культ рода и земли.

Все это, вместе взятое, указывает на узость социальной базы христианства в древнерусском обществе. Не имело оно поначалу и прочной политической основы. Общевосточнославянский межплеменной союз, для реанимации которого было принято в Киеве христианство, неудержимо рушился, и на смену ему пришли городские волости, города-государства {51} . Прежде чем слиться в единое могучее государство во главе с Москвой, Русь должна была пережить стадию автономных общественных союзов, принявших форму городов-государств, что означало новый, прогрессивный шаг в ее историческом развитии. Этой форме политической организации вполне соответствовало язычество, которое в рассматриваемое время еще не исчерпало своих социальных и политических возможностей. Поэтому христианство, привившееся к городским волостям, подверглось во многих отношениях языческому переосмыслению и напоминало собой подобие гибрида с ясно выраженной примесью язычества.