Борис Тененбаум - Великий Наполеон

Наполеон говорил, что он «… нашел свои сапоги первой итальянской кампании …», когда он был лучшим из генералов Республики. По-видимому, он был в известной степени прав, и не только в отношении слов «лучший из генералов», но и в отношении слова «Республика»… Правитель, захвативший власть на волне своих военных успехов, но проигравший две войны подряд, терял всякое право на сохранение этой власти. И для того, чтобы понять, почему в 1814 году Наполеон все-таки удерживался на престоле, надо посмотреть на настроение армии.

В книге Е.В. Тарле «Наполеон» приведен такой эпизод: князь Репнин был свидетелем потрясающей сцены, случившейся в 1813 году, незадолго до Лейпцига:

«…Моро встретился с одним французским пленным, старым солдатом, и заговорил с ним. Тот узнал французского полководца, теперь помогающего врагам Франции. Солдат отступил от Моро на несколько шагов и вскричал: «Да здравствует Республика!»

Солдаты Наполеона защищали уже не императора, а Францию.

За одну неполную неделю, с 12-го и по 18 февраля, Наполеон выиграл еще три крупных столкновения с войсками союзников. Они стали делать из этого определенные выводы. Англичане, практичные люди, с уже столетним опытом страхования деловых предприятий, даже выработали определенную «формулу Наполеона» – они оценили его командование как «эквивалент 20–30 тысяч человек».

Таким образом, если 20 тысяч прусских, австрийских или русских солдат встречали 10 тысяч французов – надо было немедленно атаковать, чтобы использовать двойное численное превосходство. Но если французами командовал Наполеон – следовало немедленно отступать, 10 тысяч солдат в этом случае утраивали свою силу, и надо было думать нe об атаке, а о спасении.

Но император не мог быть повсюду…

Кроме того, Наполеон силой собственных военных дарований и собственной личности мог компенсировать нехватку 20 или 30 тысяч человек – но нехватку сотни тысяч не мог компенсировать даже он. Это показало сражение под Лейпцигом. Значит, при случае можно идти даже и на генеральное сражение…

Наконец, наиболее дельный совет Александр Первый получил от Поццо ди Борго. После очередной победы Наполеона в битве при Арси-сюр-Об, когда он превзошел английскую оценку «формулы Наполеона» вдвое – c 23 тысячами новобранцев разбил 60-тысячную армию австрийцев, – Поццо ди Борго на военном совете сказал Александру следующее:

«… Цель войны – в Париже. Пока вы будете думать о сражениях, вы рискуете быть разбитыми, потому что Наполеон всегда будет давать битвы лучше, чем вы, и потому что его армия, хотя и недовольная, но поддерживаемая чувством чести, даст себя перебить до последнего человека, пока Наполеон около нее. Как бы ни было потрясено его военное могущество, оно еще велико, очень велико, больше вашего могущества. Но его политическое могущество уничтожено. Времена изменились. Военный деспотизм был принят как благодеяние на другой день после революции, но погиб теперь в общественном мнении. Нужно стремиться кончить войну не военным способом, а политическим… Коснитесь Парижа только пальцем, и колосс Наполеон будет низвергнут, вы этим сломаете его меч, который вы не в состоянии вырвать у него …»

То, что Париж плохо защищен, Наполеону было известно. Его брат Жозеф писал ему еще 9 февраля, что в городе, помимо того оружия, которое есть у солдат регулярной армии, есть всего 6000 мушкетов, так что ни на какое ополчение рассчитывать невозможно.

Меневаль отмечал в своих записках, что многие из видных придворных Наполеона уже открыто становятся на сторону союзников – и первым он называл Талейрана. Императрица сказала Меневалю, что, несмотря на все победы ее мужа, дела идут так плохо, что «… визита войск союзников в Париж. ..» можно ожидать в любую минуту.

В середине марта 1814 года Наполеон написал Жозефу, что в случае угрозы столице он должен увезти императрицу и наследника куда-нибудь в долину Луары, например, в Блуа. Кроме того, ему вменялось в обязанность позаботиться о вывозе туда же государственной казны.

В конце марта эта мера предосторожности стала насущной необходимостью: y старых, давно развалившихся за ненадобностью укреплений французской столицы показались разъезды прусской кавалерии.

Две дюжины карет, увозящих Марию-Луизу с ее сыном, ее ближайшее окружение, десяток слуг, наспех упакованные драгоценности, пару сундуков с золотом и прочее, что, как она считала, могло ей пригодиться в пути, покинули Париж и отправились в путь. Ночевали в Рамбуйе – Мария-Луиза успокаивала сына, который плакал и кричал, что не хочет уезжать из своего дома. Своего дома у него больше не было – кортеж проследовал дальше, в Блуа. Позднее там же, в Блуа, к императрице присоединились Жозеф, Жером и Луи, братья ее мужа.