Борис Тененбаум - Великий Наполеон

Маршальское звание было присвоено ему Наполеоном за 12 часов до его гибели.

«Видели ли вы императора? Что с ним? Что он делает? Каковы его планы? Что он говорит о своем поражении?» – спросила маркиза де Ла Тур дю Пин своего старого друга Талейрана сразу же, как только увидела его у себя на вечере.

«О! Не беспокойте меня вашим драгоценным императором. Этот человек кончен», – сказал ей Талейран. У него были неплохие основания для такого заявления: помимо глубокого понимания политических реалий, он знал женщин и понимал значение моды. И когда ему сообщили, что в Париже чуть ли не в один деь с получением вестей о тяжком поражении Наполеона в битве под Лейпцигом в моду вошли колечки с гравировкой на латыни: « Domine salvum fac regem» – « Боже, спаси короля» , он посчитал это значительным. «Королем», упомянутым в надписи на колечках, мог быть только один человек – Людовик XVIII, находившийся в эмиграции с 1791 года.

Император вернулся в свою столицу в весьма угрюмом расположении духа. Меневаль сообщает, что встреча с женой и сыном послужила ему утешением, но в общем Наполеон ожидал самого худшего и пытался занять себя работой. Но 15 декабря 1813 года в Париже неожиданно появился французский посланник в Веймаре, который привез с собой письмо. Оно было подписано Меттернихом, лордом Эбердином и Нессельроде и содержало предложение о мире на основе возвращения Франции к ее естественным границам. Оставляя покуда в стороне вопрос о том, что же союзники считали естественными границами Франции, отметим тот факт, что представителем России выступал Карл Нессельроде, начинавший выходить из скрытой от посторонних глаз сферы теневой тайной дипломатии.

То, что мир необходим, Наполеон понимал. Он сместил Маре с поста министра иностранных дел и назначил на его место Коленкура, к которому был расположен Александр I. 1 января 1814 года во Франкфурт-на-Майне был отправлен благоприятный ответ: «… Наполеон готов к переговорам …»

Тем временем Законодательное Собрание (Corps Legislatif), с которым император очень мало считался во все годы своего правления и к которому он обратился только сейчас, в трудную минуту, вынесло постановление, которое верный секретарь Наполеона, Меневаль, назвал «… постыдным …». Ну, собственно, ничего постыдного в требовании мира и дарования населению отнятых у него политических свобод в постановлении не было. Что было важно, так это то, что за принятие этой резолюции о мире проголосовало подавляющее большинство и в Законодательном Собрании, и в Сенате.

Наполеон, однако, был согласен не с большинством собрания, а с Меневалем. Он сказал депутатам, что «… нельзя перемывать грязное белье на людях и что их решение приносит больше вреда стране и трону, чем 10 проигранных битв …».

«Что такое трон ?» – спросил его депутат из Бордо и сам же ответил:

«Это всего лишь четыре куска дерева, покрытые зеленым вельветом…»

«Судьба Парижа совершенно неизвестна, – писала в то время в своих дневниках Викторина де Шастэне. – Пожар Москвы заставляет нас бояться наихудшего – Москва была сожжена дотла, и так же поступят с Парижем …» Примерно то же самое думал и известный нам Марбо, теперь уже не капитан, а полковник. На границах собирались огромные иностранные армии, готовые к вторжению во Францию. Так называемая Северная союзная Армия, состоящая из англичан и пруссаков, должна была атаковать французские позиции из Голландии. Ее должны были поддержать шведы Бернадотта и русские под командой Беннигсена – их задерживал только Даву, упорно оборонявшийся в отбитом у союзников летом 1813 года Гамбурге.

Большая прусская армия под командой Блюхера начала переправляться через Рейн в самом конце декабря. У Блюхера было больше 100 тысяч человек – в сверхчеловеческом усилии Пруссия выставила огромные силы, к концу лета 1813-го у нее было под ружьем далеко за 200 тысяч солдат, больше, чем у русских, чьи резервы еще только подходили.

Наконец, через Швейцарию в наступление шла австрийская армия под руководством Шварценберга. В августе 1813-го между Александром Первым и Меттернихом случился спор – Александр хотел назначить главнокомандующим генерала Моро, а Меттерних предлагал кандидатуру Шварценберга. Они так и не договорились. B результате Александр принял командование на себя, а своим начальником штаба назначил Моро, с тем что фактическое руководство кампанией принадлежало бы начальнику штаба. Александр насчет своих стратегических дарований не обольщался, а Моро одно время соперничал с самим Наполеоном.