Юрий Скуратов - Вариант дракона

На улицах иногда даже возникали мелкие песчаные барханчики редкостная для городов штука.

А вот Свердловск, где мне довелось учиться, в смысле благоустройства был совсем иным — это более благоустроенный город, но грязи в нем много больше, чем в Улан-Удэ. Все из-за того, что Свердловск — по-нынешнему Екатеринбург, но учился-то я в Свердловске, поэтому город буду называть Свердловском, — стоит на глиняных почвах. Стоит чуть брызнуть дождичку, как у всех ботинки оказываются в глине.

Таковы особенности почвы, всякий город зависит от земли, на которой он стоит.

Поскольку бабушка моя проработала в прокуратуре пятьдесят лет и сам я был в этой организации своим человеком, то мне, как говорится, было предначертано свыше идти по юридической стезе.

В Улан-Удэ только сейчас создали в университете толковый юридический факультет, раньше его не было, поэтому поступать я поехал в Свердловск, в тамошний институт, в юридический — ныне это академия, сейчас вообще институтов не осталось, сплошь университеты да академии, хотя качество обучения в некоторых вузах опустилось так низко, что их и вузами-то зазорно считать, — и стал усиленно готовиться к экзаменам.

Почему был выбран именно Свердловский юридический институт?

Во-первых, там была великолепная школа, признанная в Союзе, во-вторых, для Бурятской республиканской прокуратуры это был базовый институт. В-третьих, в институт хотя и принимали со стажем не менее двух лет, но делали исключение для выпускников школ. Хотя они должны были получить очень высокие оценки на экзаменах.

Поступил я в институт с первого захода, без всяких переэкзаменовок и чьей-либо помощи, прошел как по маслу, — стал студентом, набрав восемнадцать баллов из двадцати. Обстоятельству этому, конечно же, был очень рад. Кстати, сестра моя Лариса тоже окончила Свердловский юридический и стала очень неплохим юристом.

Свердловск — город красивый, но красота его совершенно иная, чем, допустим, красота Улан-Удэ. Красота Улан-Удэ — диковатая, вольная, с запахом степных трав, багульника и байкальского холода, а красота Свердловска пахнет солнцем и дорогими каменьями. Но, надо признаться, когда я приехал поступать в институт, красоты этой совершенно не заметил.

Не до того было.

Нас, как всегда, не ждали. Общежитие не то чтобы было закрыто, но в комнатах стояли лишь койки с панцирными сетками, — и больше ничего. Ни подушек, ни матрацев, ни простыней с одеялами и наволочками. Лишь крученая проволока панцирных сеток. Несколько дней мы пытались спать на этих сетках, кряхтели, переворачивались с боку на бок, но это был не сон, а мучение.

Стало ясно, что так долго не выдержать, надо искать жилье на стороне, в частном секторе. В результате я вскоре снял угол у одного деда. За тринадцать рублей в месяц. Плюс мне надо было отдельно вносить свою долю за свет и оплачивать свою часть дров.

Институт был большой, мест в общежитии не хватало, и ректорат затеял грандиозную стройку — решил возвести второе общежитие. Такое, чтобы всем хватило места. Рабочие руки, как всегда оказывается в таких случаях, были наперечет, строительная специальность в Свердловске той поры считалась дефицитной, строители были нарасхват, поэтому институтское начальство, не мудрствуя лукаво, решило бросить на стройку студентов.

Но всех студентов нельзя было оторвать от занятий, за это не погладили бы по головке ни в Свердловске, ни в Москве, поэтому сколотили всего несколько бригад. Тянули жребий — кому что выпадет. Я тянул спичку (кто вытянет укороченную, тот и пойдет на стройку) вместе с парнем по кличке Корнет, — помните белогвардейского корнета Оболенского? — фамилия его была Азаров, до сих пор помню, а прозвище — Корнет.

Мне не повезло. Я вытянул короткую спичку. Корнет попал в обычную учебную группу, на дневные занятия, а я нарядился в спецовку строителя и по заводскому гудку, как обычный работяга, вышел на «объект».

Довольно скоро я освоил две профессии — бетонщика и маляра. Днем работали, а вечером шли в институт на занятия. Нам повезло — для потока строителей, а это были студенты первого и второго курсов, институт выделил лучших преподавателей, и мы шли, что называется, ноздря в ноздрю со студентами-«дневниками».

Кстати, вуз наш назывался Свердловский юридический институт, сокращенно СЮИ. Это моя аббревиатура, я ведь тоже СЮИ: Скуратов Юрий Ильич. Мелочь, конечно. Но приятная. Я понимал, что попал в свой институт — это был некий знак, поданный едва ли не свыше. Хотя все это — обычная чепуха, которая может прийти только в отягощенную предстоящими экзаменами голову. Но тем не менее мне все говорили: ты еще когда-нибудь будешь ректором этого института.