Анатолий Манаков - Тринадцатый знак

Сидя в уединении своего второго кабинета, президент Никсон впервые почувствовал и полную беспомощность изменить ход событий в свою пользу. Ему казалось, в Белом доме витает какая-то нечистая сила, она делает невозможное вероятным, нарушает равновесие и ведет к одному провалу за другим. Совсем недавно в показаниях перед "большим жюри" один из его самых доверенных помощников признал, что президент лично руководил незаконной деятельностью "водопроводчиков" и санкционировал тактику покрывательства их подрывной работы против его политических противников. Ему ничего не оставалось, как сделать "гамбит" и пожертвовать некогда преданными людьми, отправив их в отставку, а перед оставшимися сотрудниками аппарата делать вид, что ничего особенного не произо-шло, и чем ожесточеннее схватка, тем хладнокровнее он ведет себя. Но хладнокровие это показное давалось ему все труднее.

Пройдя беспощадную, жестокую систему отбора, он принес множество жертв на алтарь своего президентства, многое из нормальной человеческой жизни отдал в качестве цены за главный политический приз, мечту его жизни. Что им двигало при этом? Всепоглощающая страсть олицетворять собой Великую американскую мечту? Фантазии по данному поводу поддерживали в нем жизненный тонус, выводили из депрессии, обостряли инстинкты, делали его еще агрессивнее.

Взлеты и падения сопровождали всю политическую карьеру Никсона, и каждый раз после поражения он вновь возвращался на арену. Его победы часто достигались вопреки традициям и логике борьбы: когда он проиграл президентские выборы Джону Кеннеди, а спустя два года потерпел сокрушительное поражение на выборах в губернаторы Калифорнии, никто не думал, что возможно оправиться от таких ударов. В периоды минувших кризисов ему приходилось испытывать состояние, близкое к агонии. Нынешний же кризис, седьмой по счету, президенту представлялся особенным: про-тивниками оказались для него не левые, а те, кто был к нему ближе всех, даже конгрессмены и судьи, охотились за ним словно за загнанным зверем.

Конечно, среди государственных деятелей он не первый, кто считал заговор естественным выражением стремления нанести поражение политическому оппоненту. На протяжении всей мировой истории соперничающие группировки правящей элиты в случае грозившей им опасности прибегали к тайному заговору и распространению выгодных для них ложных версий: чем больше дезинформации, тем труднее разобраться в происходящем, но легче найти "козла отпущения". Увы, обман рикошетом бьет по обманщику, он сам начинает вводить себя в заблуждение и, отрываясь от реальности, терять политическое чутье. Да и как не потерять его, если привыкаешь к тому, что твое указание может заменить убеждение, когда тебя раздражают те люди из ближайшего окружения, которые не внемлют каждому твоему слову.

В который раз президент спрашивал себя, почему он не уничтожил вовремя магнитофонные записи, зачем предоставлял их конгрессменам в препарированном виде, нужно ли было идти на поводу у нового начальника аппарата, считавшего, что уничтожение пленок явилось бы подтверждением виновности. Да и вообще, к чему эта звукозаписывающая аппаратура с автоматическим включением, в отличие от системы с механическим, которой пользовался его предшественник? К ужасу своему, он уже начинал признавать, что его покинуло чувство реальности.

Да, он лгал, пытаясь избавиться от неуверенности в себе и обеспечить выигрыш. Особенно напористо это делал, когда приходилось отрицать собственную ложь и сваливать вину на других. Ложь по политическим мотивам не считал ложью; власть же представлялась чем-то вроде магнитных полей, через которые путем устрашения устанавливается равновесие между правителем и объектом власти. Если Лев Толстой видел во власти сумму желаний людей, перенесенную на одну личность, то к этому можно лишь добавить, что люди всегда хотят, чтобы эта личность "подтверждала" себя в их глазах. Власть не чувствует своей прочности, и важно не только обладать властью, но и использовать ее, чтобы не потерять. Но как остановиться перед искуше-нием завладеть если не абсолютной, то еще большей властью?

Добиться у сотрудников аппарата беспрекословного подчинения? Президент считал это недостаточным - им надо полностью раствориться, вплоть до потери своего "я". И он, казалось, достиг намеченной цели, как вдруг самые верные "пристяжные" начали предавать его, давая показания судьям из страха за свою собственную участь. Шансов выйти невредимым из седьмого кризиса оставалось все меньше, импичмент конгресса нависал реально, как и угроза оказаться без пенсии, телохранителей из секретной службы и других привилегий, по-ложенных по закону бывшему президенту. Сколь многого в его положении можно добиться простым щелчком пальцев или нажатием кнопки - от чашки кофе до команды начать ядерную войну, но от мести политической оппозиции за нарушение "правил игры" ему никуда не деться. Спасти его не в состоянии даже громкие дипломатические победы с целованиями в Москве и чаепитиями в Пекине.