Лоуренс Бергрин - Марко Поло. От Венеции до Ксанаду

Повсюду в Китае Марко натыкался на «большие черные камни, которые добывают из жил в горах и которые горят, как поленья». Повсюду люди пользовались ими. «Они поддерживают огонь лучше, чем какое-либо дерево, — замечает он. — Если положить их в огонь с вечера и они хорошо разгорятся, то будут гореть всю ночь, и утром еще что-то останется». Эти черные камни давали стойкий сильный жар. Они были столь полезны, что подданные Хубилай-хана часто отказывались от дров, которые были в дефиците. «Так велико множество народа, и печей, и бань, которые постоянно обогреваются, что дерева для них не хватило бы», — особенно в стране, где каждый моется три раза в неделю, а зимой каждый день, если есть возможность, — в разительном контрасте с монголами и венецианцами.

Распространенные повсюду черные камни, позволявшие готовить, обогревать и топить бани, были каменным углем — этот источник энергии использовался в Китае уже по меньшей мере тысячу лет. Однако в Европе использование каменного угля вместо дров было практически неизвестно. Существование этого черного рыхлого углистого вещества временами отмечалось на протяжении западной истории от римской оккупации Британии до времен Марко Поло, но только в XVIII веке уголь стал в европейских странах обычным источником энергии.

Подобные штрихи в описаниях Марко показывают роскошные владения Хубилай-хана не застывшей в неподвижности сказочной страной дикарей, но жизнеспособным государством, постоянно остающимся начеку — вечно бодрствующей империей, где быстроногие гонцы скачут и ночами, их путь отмечен надежным строем деревьев и мерцающими огоньками факелов. Что могла противопоставить такой бдительности Венеция? Могли бы венецианцы достигнуть такой изобретательности, даже если бы от нее зависели их жизни? Сеть почтовых станций и гонцов на быстрых конях, охватившая все монгольское царство, представлялась Марко колоссальным достижением. «Величайшая гордость и грандиозное величие, какое вряд ли было у кого-либо из императоров! — восклицает он. — Создание столь дивное и столь великой цены, что едва ли возможно высказать или описать». Явление в самом деле столь поразительное, что оно подвигло Марко на язвительную атаку против христианства.

Марко с кощунственным пылом объясняет читателям, что ключом к поддержанию этой почтовой сети — и. в более широком смысле, всей монгольской империи — является удивительный обычай полигамии. «Если кто-то усомнится, откуда берется такое множество людей, чтобы выполнять эти обязанности, — пишет он, — отвечу, что все идолопоклонники и сарацины берут по шесть, восемь и десять жен, если только могут позволить себе такие расходы, и зачинают бесконечное — (бесконечное!) — множество сыновей; и есть много мужчин, у которых более тридцати сыновей, и все следуют за ними с оружием; и это из-за множества жен».

И они не голодали, хотя каждому приходилось кормить много ртов. Марко поясняет, что они вволю утоляют аппетит, потому что «припасы в изобилии». Особенно часто употреблялось зерно в сочетании с «молоком или мясом». Также употребляли они «макароны» — пищу, которая, вопреки легендам о Поло, была уже известна в Италии. Постоянная нужда в пропитании не позволяла им лениться. «И никакая плодородная земля в этой стране не остается нераспаханной; и их скот плодится и множится без конца, и когда они выходят в поле, каждый ведет для себя шесть, восемь или более лошадей».

Христианам оставалось только завидовать полезным и плодотворным обычаям этих язычников. «У нас, — горюет Марко, — каждый имеет всего одну жену, и если она бесплодна, он с ней оканчивает жизнь и не зачинает сына; потому у нас не так много народа, как у них». Можно представить, как он размышлял над мрачной действительностью европейской жизни, контрастирующей с изобилием возможностей азиатов. Уже из этого видно, на какой стороне симпатии Марко. Он стал самым пылким неофитом.

В этом преображении присутствовала некий парадокс. Оставаясь в рамках европейского мировоззрения, Марко бессознательно подтверждал средневековую концепцию, что жизнь каждого определяется религией, местом рождения, полом и социальным положением. Так, он воспринимал монгольскую империю как прочную иерархию, с Хубилай-ханом на вершине и баронами, стоящими под ним в предсказуемом нисходящем порядке. Марко и его соавтор держались привычных представлений, даже когда факты им явно противоречили. Кочевники-монголы были куда менее иерархичны, чем полагал Марко: их власть основывалась на способностях и умении перенимать особенности культур, в которые они входили. Хотя Марко был достаточно наблюдателен, чтобы описать это явление, он, по крайней мере частично, оставался слепым в отношении некоторых аспектов их образа жизни. Они были не просто эквивалентом европейской аристократии, но обществом совершенно иного типа. Это общество жило плодами земли, существовало вечно в седле и оставалось парадоксально эгалитарным и разнородным.