Пу И - Последний император

"Туфли из бересты сделаны в родном отечестве. Делаем сами из своего материала. Из дикого льна делаем шнурки, а кору берем прямо с деревьев. Туфли из бересты непросты, бойцы в них могут лазить по горам. Модницам их не купить, богатым тетушкам они счастья не принесут. Туфли из бересты по-настоящему хороши, бойцы в них прыгают по горам и гоняют трусливых япошек!"

Японцы в то время велели мне "штамповать" один за другим всякие законы и декреты, по которым в дальнейшем осуществлялась политика расквартирования войск в сельских домах, велся контроль над запасами зерна, устраивалась блокада горных районов, использовались все средства для того, чтобы оборвать экономические контакты между объединенными войсками сопротивления с внешним миром. Они действительно этого добились, и часть отрядов генерала Ян Цзинъюя была окружена. Запасы продовольствия были на исходе, но борьба продолжалась, и продолжалась до тех пор, пока японцы не стали сомневаться в получаемых донесениях и поступающей информации. Почему эти люди, не имевшие продуктов питания, продолжали драться? Что они едят? Генерал Ян Цзинъюй, к несчастью, погиб. Японцы, желая раскрыть эту загадку, вскрыли ему живот и нашли в желудке этого несгибаемого воина лишь корешки травы и листья деревьев…

В то время, когда генерал Ян Цзинъюй и его боевые товарищи пели песню о бересте, жевали корешки травы и, рассматривая старую карту своей родины, размышляли о будущем, я находился в смятении. Я боялся, что японцы меня бросят. Меня мучили ночные кошары. Я не ел скоромной пищи и целыми днями молился и гадал.

Экспонаты выставки: оставшиеся от генерала Яна карта, печать, забрызганная кровью одежда и сочинения, которые он писал еще в детские годы, потрясли нас. От всего увиденного у меня навернулись слезы. Позади меня — мои спутники и японские военные преступники плакали. Когда мы дошли до портрета павшего героя Чжао Иманя, из наших рядов протиснулся человек и, рыдая, стал перед портретом на колени. Отбивая земные поклоны, он сказал: "Это я — тот самый начальник полицейского управления…"

Это был министр труда при марионеточном правительстве, звали его Юй Цзинтао. Раньше он служил начальником управления полиции города Харбина, и арестованный Чжао Имань находился именно там. Его допрашивали в помещении, где сейчас развернулась выставка, а среди тех, кто допрашивал, был и Юй Цзинтао.

Прежние судьи теперь стали подсудимыми, их осудила история. И плакать должен был не он один.

Побывав на этой экскурсии, я уверовал в то, что двери в новое общество для нас широко открыты. Вопрос теперь только в нас.

Полный надежд, я вступил в новый, 1958 год. К этому времени у меня появился оптимизм. Впервые он появился еще осенью 1957 года, когда я таскал уголь.

Каждый год осенью Управление в большом количестве запасалось углем, часть которого шла в зимний период для обогрева помещений, а часть после изготовления из него угольных брикетов использовалась при выращивании овощей в собственных теплицах.

Раньше при переноске угля и изготовлении брикетов обходились без нас. Начали мы выполнять эти работы только с этого года. Теперь мой организм уже был не тот, что раньше. В нашей группе я и Лао Ван, монгол Лао Чжэн и один бывший офицер были моложе всех. Всякая физически трудная работа выполнялась нами. Так я постепенно закалился и значительно окреп здоровьем. Прежние недомогания исчезли. При изготовлении угольных брикетов я выполнял физически наиболее сложную работу — подносил уголь. В этот день по случаю участия самого начальника тюрьмы и нескольких кадровых работников в изготовлении брикетов все работали особенно усердно. Перед самым концом работы я и Лао Сянь притащили еще три полных корзины угля.

Когда сдавали инвентарь, я услышал, как надсмотрщик Ван сказал одному из моих товарищей:

— Я смотрю, Пу И относится к работе серьезно и не стремится привлекать к себе внимание.

Я и Лао Сянь поставили корзины и направились к дереву, где висела наша одежда. Начальник тюрьмы, смеясь, спросил меня:

— Ну что, Пу И, как твои плечи?

Я поглядел на плечи и ответил:

— Не болят и не вспухли, разве что немного покраснели.

— Как у тебя сейчас с аппетитом?

— Рису съедаю по три пиалы, а пельменей могу съесть штук тридцать.

— Не мучает больше бессонница?

— Засыпаю сразу. И не болею теперь ничем.

Все присутствующие, и начальство, и мои товарищи, засмеялись. И совершенно очевидно, что это был не тот смех, что раньше. Мне показалось, что дни, когда надо мной смеялись, ушли в прошлое.