Сергей Волков - Красный террор глазами очевидцев

Закрыв за ними дверь, я вернулась в комнату больной. Старушка лежала в обмороке, а оба брата ее усердно поливали холодной водой. Дав ей понюхать нашатырного спирту, от чего она сейчас пришла в себя, и переменив белье, я предложила заняться варкой кофе, так как был одиннадцатый час.

Все они, конечно, страшно волновались, что найдено серебро, так как по декрету оно всё должно было быть сдано. Увод М. и прислуги всех тоже очень беспокоил. «Черт знает что они еще там от страху всего порасскажут», — волновались братья. Я их успокаивала, что обыск сравнительно отлично сошел, что могло выйти гораздо хуже, если бы они открыли секрет моей кушетки и что эти чудные хрустальные вазы с серебром особенной ценности, с точки зрения серебра, не имеют. Мало-помалу все немного успокоились и принялись мне помогать в приготовлении завтрака. На Люшу обыск не произвел особенного впечатления, он возмущен был, что все его книги были на полу разбросаны. За кофеем все были уже в более нормальном состоянии духа. Старички даже начали подсмеиваться и острить один на счет другого. С. уверял, что, услышав голоса в передней, Г. никак не мог попасть ногами в туфлю, а Г. уверял, что С. пытался безрезультатно натянуть на руки вместо фуфайки свои брюки.

Через два часа наконец вернулась М. с девушками в сопровождении какого-то довольно приличного на вид господина, который вызвал меня и спросил, действительно ли мною было спрятано серебро, и, получив утвердительный ответ, задал еще несколько вопросов. Разногласий, по-видимому, не было в наших ответах, так как он заметил, что показания сходятся. «Зачем вы скрыли серебро, сестра. Вы ведь знали о декрете?» — «Я это сделала без корыстной цели, зная, что эти вещи дороги моей больной по воспоминаниям». Он покачал головой: «Хорошо, что вы попали на порядочного человека, а то могло кончиться для вас очень скверно», — и, кивнув головой в мою сторону, он вышел. Кого он предполагал под «порядочным человеком» — себя или производившего обыск — осталось невыясненным. Потом вся тайна второго обыска открылась: вечером в день первого обыска зашла к нашей прислуге девушка из квартиры бар. В. (в другом подъезде) — девица очень красная. Эмма же сдуру и расскажи ей, смеясь, как она при обыске «надула комиссара» и скрыла целый мешок серебра. В тот же вечер комиссар был на вечеринке у красной девицы почетным гостем и главным ухаживателем. Она и подшутила над ним, как «баронши» дурачат их. Это уже являлось вопросом задетого самолюбия. Отсюда и была такая ужасная злость.

Газеты приносят вести о боях на фронте большевиков, но с кем? Слухи различны, кто говорит, что это германцы, идущие против большевиков, по требованию Entente, другие говорят, — это русская северная армия [177], по третьим источникам, это шведы с американцами. Из большевистских газет мы знаем только, что «противник наступал большими силами, но был нашими доблестными стрелками отбит с большим уроном». Но слухи передавались из уст в уста, что наши нас не забыли и делают всё, чтобы нас освободить. Все эти дни сижу безвыходно дома, и моя больная и я чувствуем себя скверно. Сегодня вышел декрет о сдаче всех арм. пассов. Это очень неприятная вещь для тех, кто носит скомпрометированную у большевиков фамилию. Наш симпатичный швед-массажист дал мне хорошую мысль, если она осуществима без бумаг, а именно — записаться в союз сестер милосердия Красного Креста. Таким образом, у меня будет латышский документ, где придется, конечно, фамилию переврать; но на основании чего они мне его выдадут? «Попытка — не пытка», говорит пословица, завтра попытаю счастья.

Ровно в 9 часов я была уже в канцелярии союза сестер милосердия, где прождала до 10-ти, пока заявился комиссар со своей секретаршей — несимпатичной латышской девицей в красной шелковой блузе. Во время ожидания я обдумала план действий: мой паспорт ни в каком случае не может быть предъявлен — значит, утерян. Секретарша встретила меня нелюбезно и после первых же слов заявила, что без бумаг она ничего для меня сделать не может. Я не дала себя обескуражить и продолжала описывать в самых мрачных красках свое положение, как русской в чужом городе без средств, с ребенком. «Вы разве не здешняя?» Я ухватилась за этот вопрос и стала подробно ей рассказывать, откуда я и где работала, конечно, все из области фантазии. Я и не предполагала, что умею так легко лгать. Она, по-видимому, смягчалась. «Но как же я Вас запишу в союз сестер Красного Креста, не имея бумаг о том, что Вы действительно сестра милосердия». Я сейчас же вытащила два докторских удостоверения, выданных мне знакомыми докторами и помеченных задним числом, что я действительно сестра Красного Креста военного времени. «Как ваша фамилия?» — «Фрейтаг», — ответила я. После некоторого размышления она сказала, что как исключение делает это ввиду моего тяжелого материального положения. Люша был тоже вписан в этот исторический документ, который впоследствии оказал мне огромные услуги. По ее совету я отправилась прямо с этим документом в милицию, где он был «товарищем» прописан и была приложена печать.