Сергей Волков - Красный террор глазами очевидцев

После завтрака мне пришлось сходить относительно моей больной к доктору. Улиц не узнать, они полны исключительно чернью. Все вооружены, не исключая женщин и подростков. На извозчиках поминутно проезжают какие-то пьяные типы с ружьями на взводе, раскачиваясь во все стороны и на всю улицу горланя: «Смерть Фрицам и их укрывателям!» При их приближении толпа разбегается в стороны. Дойдя до Вейдендамма, пришлось остановиться, со всех сторон бежала толпа. Раздался неистовый крик удовольствия, со стороны Вейдендамма показалась конница красной армии. По-видимому, она вступала в город. Чернь восторженно приветствовала большевиков. Люди и лошади были в довольно хорошем виде. Солдаты в шинелях и серых меховых шапках. Подростки и бабы, приплясывая, стреляли в воздух, выражая этим полный восторг. Когда же за конницей показались латышские стрелки, восторгу не было границ; толпа неистово ревела, раздался латышский гимн. Кое-как пробравшись между двумя проходившими частями на другую сторону и с трудом подвигаясь в толпе, я на углу следующей улицы столкнулась с душераздирающей процессией: два совсем молодых русских офицера в полушубках, один без фуражки с разрубленной щекой, из которой ручьем текла кровь, с ними еще два немецких солдата в вицмундирах без фуражек шли под конвоем вооруженных латышей; они шли молча с опущенными головами, очень бледные, но спокойно. «Куда их ведут?» — невольно спросила я. Отвратительного вида женщина, усмехаясь, ответила мне: «Известно, сестрица, куда!» Я непроизвольно двинулась за ними, один из сопровождавших латышей, заметя меня, пригрозил ружьем. На мой вопрос, что с ними хотят сделать, он приложился к ружью. Боже, какая жестокость, возможно ли! Не успели они еще пройти и пятидесяти шагов, подошли как раз к скверику, через который мы вчера с Дэзи возвращались, как их всех четверых выстроили, раздались выстрелы — и тела их тяжело опустились на снег. Крик ужаса замер у меня на губах. Колени до того дрожали, что я принуждена была опуститься на ближайшую скамью. Вот он красный террор!

Обыски и аресты идут во всем городе. Сегодня арестованы Ф., отец совершенно больной 68-летний старик и его сын и много других, их под конвоем уводят в тюрьму. Сегодня неоднократно можно было встретить такие процессии.

Возвращаясь домой, в воротах встретила человек шесть вооруженных латышей, выходивших из нашего дома, — перепуганная швейцариха шепнула мне, что был обыск в обеих квартирах четвертого этажа (под нами), причем обе семьи выселяются и обязаны до вечера оставить свои квартиры, не смея ничего взять из мебели или вещей, кроме смены белья и небольшого количества съестных припасов. Потом я была свидетельницей, как эти несчастные люди с детьми всех возрастов и скудными узелками в руках покидали свои жилища. Со старой 90-летней бабушкой, которую несли на руках, сделалось дурно. Обе семьи были многочисленны и совсем не состоятельны: одна — пастора, другая — учителя. Теперь, верно, скоро и за нами очередь! Вечером водворились новые квартиранты — члены какой-то коммунистической организации. Праздновали ли они свое новоселье или взятие Риги, но, по-видимому, у них шел пир горой. Пьяными голосами орали какие-то дикие песни, немилосердно колотили по роялю. Играла гармоника, под которую танцевали; у нас в квартире буквально всё тряслось и прыгало. Слышен был шум опрокидываемых стульев, неистовые крики «ура», звон разбиваемой посуды, порой дикие взвизгивания женщин.

В пятом часу весь скандал перенесся на лестницу. Коммунисты выставляли вон своих дам, которые пьяными голосами кричали и ругались. Мы всю ночь так и не сомкнули глаз. В шестом часу наконец всё в доме затихло.

Газеты принесли весть о взятии Митавы большевиками. Взрыв порохового погреба был слышен в Риге. Сегодня обнаружилось очень неприятное обстоятельство, а именно: горничная Юлия со слезами сообщила мне, что вчера во время обыска верхних квартир были также наложены печати на все чердачные отделения, причем, уходя, солдаты сказали, что в случае завтра на одном из отделений окажется спрятанным оружие, вся соответствующая квартира будет расстреляна до последнего человека. Я сначала не могла понять ее волнения, так как знала, что все ружья были отосланы М., но тут выяснилось, что два ружья племянника, они с М. отнесли на свое чердачное отделение и закопали под ящиками и всяким мусором. Ясно, что завтра их найдут и тогда никому несдобровать, а что еще хуже, это то, что Эмма — кухарка, кажется, обо всем догадывается и уж из одного страха может донести. По словам Юлии, достать ружья нет никакой возможности, и она решила сегодня же еще вечером уйти от господ, у которых прослужила 20 лет. Обещав ей всё уладить, я вошла в комнату больной. Все старики были в сборе, волновались и не знали что делать. Увидав меня, закричали: «Слышали?» — «Что же делать, надо попробовать достать их». — «Да ведь это невозможно! Вы не знаете нашего чердака». В конце концов, было решено отослать после обеда обеих кухонных донн с поручениями. Юлия должна была стать на страже на лестнице у кухни, а М. идти со мною на чердак, где я хотела попробовать перелезть в промежуток между решетчатой стеной и крышей. Задача была нелегкая и в том отношении, что всё время по лестнице поднимались какие-то субъекты в квартиру коммунистов. Нужно было улучить момент, чтобы незаметно проскочить на чердак. Раза два пришлось отступить в кухню, так как по лестнице то спускались, то поднимались какие-то типы. Наконец-таки проскочили. Взобраться по тонкой решетчатой высокой стенке была далеко нелегкая задача. Пришлось призвать на помощь всё свое искусство молодых лет и побиться добрых полчаса, пока я с большими усилиями добралась наконец доверху, каждую секунду ожидая, что сорвусь и упаду вместе со стенкой, которая буквально раскачивалась подо мной во все стороны. Но в тот момент, когда я уже была наверху, мы услышали голоса, шаги, ключ в замке повернулся. М. едва успела задуть свечу и спрятаться в углу за бочку, а я замерла в своем поднебесье, балансируя во все стороны, чтобы как-нибудь сохранить равновесие. Дверь открылась, и на чердак вошли девушка в сопровождении солдата с корзиной; весело болтая по-латышски, они принялись снимать белье на общем чердаке. Беседа их, к моему ужасу, затянулась бы, очевидно, значительно дольше, если бы не слишком решительный маневр кавалера, вздумавшего ее поцеловать, после чего она, к моему величайшему удовольствию, поторопилась оставить чердак. Ее рыцарь последовал покорно за ней. В углу мелькнул огонек, и из-за бочки показалось испуганное и всё перемазанное лицо М. Вид ее был до того комичен, что, несмотря на весь ужас нашего положения, я не могла удержаться от смеха, причем потеряла равновесие и скользнула вниз по стенке, упав на что-то мягкое и очень пыльное, оказавшееся старым сломанным диваном. За решеткой раздался испуганный голос М.: «Вы не ушиблись?» — «Нет, наоборот!» Немного придя в себя, я отыскала, по указанию М., ружья и, укрепив их себе на спине, тем же путем благополучно вернулась обратно. М. со слезами бросилась мне на шею. Радость стариков и Юлии была безгранична, но теперь предстоял вопрос — куда их деть? Каждую минуту могли явиться с обыском.