Олег Смыслов - Накануне 1941 года. Гитлер идет на Россию

И еще 14 сентября, когда Гитлер особенно нервничал, Молотов хоть и заявил о готовности Красной армии, но при этом сослался на невозможность вступления ее в Польшу, пока не падет административный центр Польши — Варшава. И в этом также был определенный политический расчет. Перед самым вводом Красной армии на территорию Польши Сталин предложил Гитлеру «мотивировать свои действия следующим образом:

Польское государство распалось и более не существует, поэтому аннулируются все соглашения, заключенные с Польшей; третьи державы могут попытаться извлечь выгоду из создавшегося хаоса; Советский Союз считает своей обязанностью вмешаться для защиты своих украинских и белорусских братьев и дать возможность этому несчастному населению трудиться спокойно.

Советское правительство намерено обнародовать сообщение в указанном духе по радио, в прессе и т. д. немедленно после того, как Красная Армия пересечет границу, и в то же время заявить об этом в официальной ноте польскому послу…»

В разговоре с Шуленбургом «Молотов согласился с тем, что планируемый советским правительством предлог содержал в себе ноту, обидную для чувств немцев, но просил, принимая во внимание сложную для советского правительства ситуацию, не позволять подобным пустякам вставать на нашем пути».

Пройдет чуть больше года — и в Германию для обмена мнениями с рейхсканцлером А. Гитлером, министром иностранных дел И. Риббентропом, а также рейхсмаршалом Г. Герингом и заместителем Гитлера по НСДАП Р. Гессом совершит поездку председатель Совнаркома и народный комиссар иностранных дел В. М. Молотов. Хотя еще в марте 1940 г. Риббентроп через Шуленбурга настаивал на приезде в Германию самого Сталина. «Понятно без слов, что приглашение не ограничивается одним Молотовым. Если в Берлин приедет сам Сталин, это еще лучше послужит нашим собственным целям, а также нашим действительно близким отношениям с Россией. Фюрер, в частности, не только будет рад приветствовать Сталина в Берлине, но и проследит, чтобы он (Сталин) был принят в соответствии с его положением и значением, и он (Гитлер) окажет ему все почести, которые требует данный случай».

Однако 12 ноября на Ангальтский вокзал Берлина прибыл только Молотов.

«Когда Молотова проводили в кабинет Гитлера, — пишет Волкогонов, — он поразился его величию — огромное мрачноватое помещение, похожее на банкетный зал. Фюрер в своем зеленовато-мышином френче в углу кабинета был едва виден. Протягивая мягкую потную ладонь, Гитлер немигающими глазами внимательно оглядывал советского наркома».

Сам Вячеслав Михайлович Молотов спустя три десятилетия рассказывал Ф. Чуеву: «Гитлер… Внешне ничего такого особенного не было, что бросалось бы в глаза. Но очень самодовольный, можно сказать, самовлюбленный человек. Конечно, не такой, каким его изображают в книгах и кинофильмах. Там бьют на внешнюю сторону, показывают его сумасшедшим, маньяком, а это не так».

По мнению Молотова, фюрер был очень умным человеком, но из-за огромной самовлюбленности и нелепости своей идеи казался тупым. «Во время первой беседы, — продолжал Вячеслав Михайлович, — он почти все время говорил один, а я его подталкивал, чтоб он еще что-нибудь добавил. (…)

Гитлер говорит: „Что же получается, какая-то Англия, какие-то острова несчастные владеют половиной мира и хотят весь мир захватить — это же недопустимо! Это несправедливо!“ (…)

Гитлер: „Вот вам надо иметь выход к теплым морям. Иран, Индия — вот ваша перспектива“. Я ему: „А что, это интересная мысль, как вы себе это представляете?“

Втягиваю его в разговор, чтобы дать ему возможность выговориться. Для меня это несерьезный разговор, а он с пафосом доказывает, как нужно ликвидировать Англию, и толкает нас в Индию через Иран. (…)

А во второй нашей с ним беседе я перешел к своим делам. Вот вы, мол, нам хорошие страны предлагаете, но, когда в 1939 году к нам приезжал Риббентроп, мы достигли договоренности, что наши границы должны быть спокойными, и ни в Финляндии, ни в Румынии чужих воинских подразделений не должно быть, а вы держите там войска? Он: „Это мелочи“. Не надо огрублять, но между социалистическими и капиталистическими государствами, если они хотят договориться, существует разделение: это ваша сфера влияния, а это наша. Вот с Риббентропом мы и договорились, что границу с Польшей проводим так, а в Финляндии и Румынии никаких иностранных войск. „Зачем вы их держите?“ — „Мелочи“. — „Как же мы с вами можем говорить о крупных вопросах, когда по второстепенным не можем договориться действовать согласованно?“ Он — свое, я — свое. Начал нервничать. Я — настойчиво, в общем, я его допек».