А Кабацков - «Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937–1938 гг.

Опытные сотрудники хорошо знали, что не каждое слово, вырвавшееся у замордованного голодом колхозника, в строку пишется. Сейчас трудно сказать, просто ли они ленились заводить новые дела, искать и обрабатывать свидетелей, вести долгие допросы, собирать справки по сельсоветам или на самом деле не видели ничего крамольного в матерной брани в адрес кремлевских вождей, но до начала массовых операций обвинения в антисоветской агитации рабочих и колхозников встречаются редко. Вовсе не потому, что те молчали либо дружно одобряли меры Советского правительства. Просто на их ворчание не обращали внимания:

«Сейчас все так говорят, и если мы будем арестовывать за такие высказывания, тогда мы всех поарестуем» [182] Протокол общего закрытого партсобрания парторганизации ВКП(б) при НКВД. 26.08.1937 г. // ГОПАПО. Ф. 732. On. 1. Д. 21. Л. 86. .

Такая снисходительность частично объяснима всеобщим убеждением, бытовавшим в местных органах НКВД, что власти ничего не угрожает («базы контрреволюции нет, мы всех ликвидировали» [183] В 1938 г. за такие высказывания в прошлом уже полагалось подвергать себя большевистской самокритике. См.: Протокол № 1 партсобрания ОДТО ГУГБ НКВД. Пермь. 11.04.1938 г. // ГОПАПО. Ф. 78. On. 1. Д. 153. С. 6. В августе 1936 г. сотрудники НКВД свободно говорили о том, что против Советской власти выступают только «…отдельные охвостья троцкистско-зиновьевской банды». Протокол № 1 Общего гарнизонного партийного собрания парторганизации органов НКВД. Пермь. 16.08.1936 г. // ГОПАПО. Ф. 78. On. 1. Д. 29. Л. 5. ), частично же — неспешными ритмами повседневной жизни, присущими малым городам и поселкам: Перми, Молотово, Соликамску, Березникам, Кизелу. О сонной атмосфере в Свердловском управлении НКВД повествует Г. М. Файнберг:

«В отделениях годами велись агентурные дела, первые тома которых объедали мыши, а в последние вшивались новые записки. […] Я не ошибусь, если скажу, что примерно такое же положение было и в других оперативных отделах» [184] Собственноручные показания арестованного Файнберг Г. М. 1–2.03.1938 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 8665. Л. 41–42. .

Районные начальники также не отличались особым рвением. Тот же Файнберг признавался, что да, приходилось выпивать с работниками аппарата, но не часто и не со всеми [185] Протокол допроса тов. Файнберг Г. М. 2.11.1938 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 8665. Л. 108. .

Рядовые сотрудники, несмотря на грозные приказы, не спешили отказываться от прежних приятельских или родственных связей, рвать отношения с людьми, попавшими в немилость к власти. И если им приходилось арестовывать старых знакомых, то они старались при этом их не обижать. Давали свидания с родственниками, разрешали передачи, сами подкармливали, то есть делали все, чтобы не испортить отношения ни с ними, ни с родственниками, ни с общими приятелями. На парткоме органов НКВД в Перми в апреле 1937 г. обсуждалось персональное дело Микова, который дружил с Курочкиным, слывшим кадровым троцкистом (из партии исключался и в тюрьме сидел). Ми-ков соглашался — да, было дело: «После исключения из партии я бывал с ним, выпивал», в тюрьме навещал. Арестованному за тот же троцкизм дипломированному врачу Левину давал внеочередные свидания с семьей, приносил из дома фотографии. Явно в них врагов не видел [186] См.: Протокол заседания парткома ВКП(б) органов НКВД г. Перми от 13.04.1937 г. // ГОПАПО. Ф. 78. On. 1. Д. 72. Л. 44–46. .

Подследственных, как правило, прежде не избивали. В декабре 1933 г. сотрудник ОГПУ Половинкин, запустивший в арестованного папье-маше, подвергся жесткому перекрестному допросу, а затем и всеобщему осуждению:

«Своим поведением позорит органы ОГПУ […], дискредитирует себя как коммунист и чекист».

В общем, если еще раз подобный случай повторится, то из партии его следует выгнать [187] См.: Протокол № 7 общего открытого партийного собрания по партийной чистке при Кизеловском горотделении ОГПУ. 12.12.1933 г. // ГОПАПО. Ф. 61. Оп. 17. Д. 76. Л. 96–97. , постановило партсобрание.

И вот таких людей — не очень грамотных и не особо дисциплинированных, привыкших к спокойной, размеренной жизни — необходимо было превратить в лютых и безжалостных охотников, готовых по приказу своих командиров пачками арестовывать своих родственников, свойственников, соседей, сослуживцев и просто земляков; всеми способами добиваться от них признаний и со спокойной совестью отправлять на расстрел только потому, что в прежней жизни они были или кулаками, или солдатами Колчака, или красными партизанами, или военнопленными мировой войны.