А Кабацков - «Включен в операцию». Массовый террор в Прикамье в 1937–1938 гг.

«Нам конкретно показали, как нужно работать и добиваться признаний» [612].

Процесс переквалификации дел об антисоветских высказываниях в дела о контрреволюционных террористических организациях описал бывший следователь Зырянов. Зырянов получил компрометирующий материал на Баганину: ее письма за границу, где она описывала голодную и плохую жизнь в Советском Союзе. На допросе Баганина не отрицала свои взгляды, выраженные в письмах, и даже сама написала три страницы показаний. Зырянов передал эти показания Былкину [613], который дописал ее показания до 20–22 страниц. Баганина якобы признавалась в участии в контрреволюционной националистической организации. Естественно, она отказалась подписывать такие показания. Тогда в ход пустили «особые способы ведения следствия» — «На конвейере я людей держал до их признания» [614]. Вероятно, именно так были получены признания у кояновцев и сельского священника Ф. Нужно отметить, что были и добровольные помощники, как, например, свидетель и автор писем в НКВД — Ш.

Первым был арестован Смышляев М. М. — 26 августа 1937 г. Перед его арестом состоялось заседание бюро Пермского горкома ВКП(б), на котором Смышляев за развал работы в МТС и разложение труддисциплины в МТС был с работы снят и исключен из партии [615]. На этом же заседании бюро горкома были приведены конкретные примеры «вредительской работы» Смышляева: «…комбайны не работают, молотилки не подготовлены, тракторные сеялки не отремонтированы…», «Установлено, что Смышляев является ставленником Голышева [616], своей вредительской работой директор Кояновской МТС Смышляев привел к полному развалу МТС» [617].

Ответ на вопрос «почему так произошло?» можно найти в тщательно собранных сотрудниками НКВД компрометирующих материалах на Смышляева: «…руководство ВКП(б) ведет неправильную политику в отношении крестьянства, и эта политика пустит крестьян по миру. ЦК организует МТС, но не финансирует их, и они влачат жалкое существование…».

МТС имела статус государственного сельскохозяйственного предприятия [618], включенного в планово-распределительную систему советской экономики. Развитие машиностроительной отрасли и особенности планово-распределительной системы того времени создавали ситуацию хронической нехватки техники, запчастей и квалифицированных автослесарей, и как следствие — частые поломки и простои техники. Приехавшие из Свердловска следственные бригады дали установку на включение всех аварий и поломок техники в диверсионные акты [619].

Таким образом, можно предположить, что дело было не в хозяйственных талантах конкретного руководителя, а в особой системе хозяйствования (или «безхозяйствования»), сложившейся в Советском государстве. Средства массовой информации арест и осуждение Смышляева интерпретировали так:

«…Вредительски срывая ремонт тракторов, они заставляли выезжать в поле на машинах с незаконченным ремонтом, у которых не было запасных частей. Враги народа делали все, чтобы вызвать недовольство среди трактористов. Трактористы не получали своевременно зарплаты, о культурном обслуживании никто не заботился» [620].

Главная мысль статьи сводилась к следующей констатации: враги народа разоблачены и арестованы, значительное ухудшение жизни крестьян они устроили специально, чтобы вызвать недовольство советской властью.

Методика ведения этих допросов похожа на методику допросов мусульманского духовенства. На первом, 27 августа, допрашиваемый перечислял всех своих знакомых. В протоколе допроса от 3 октября Смышляев «подписал» протокол показания о том, что он состоял в контрреволюционной повстанческой организации и возглавлял ее кояновский взвод. В этот взвод якобы входили: Беляев Шариф — председатель сельсовета, Максудов Галимзян — председатель колхоза «Передовик», Степанов — учитель кояновской школы, Волегов — заместитель директора Кояновской МТС, и др. (всего 13 человек). Дело вел следователь НКВД Ф. Г. Лизунов. Методы воздействия на подследственного были уже отработаны. О них зимой 1937 г. рассказал жене Смышляева освободившийся из тюрьмы человек, который принес ей записку от мужа: держали до 20 суток в карцере, на допросе наставляли в рот дуло пистолета и т. д. Эта записка дополняет наши представления о методах получения признаний:

«…Ты остаешься одна с пятерыми детьми, тебе тяжело, […]. Ох! Если бы не малые мои крошки то было бы не так. Я вынужден был подписать обвинительный лист» [621].