Михаил Чванов - Загадка гибели шхуны «Святая Анна». По следам пропавшей экспедиции

Независимо от этих обвинений один мой знакомый после дотошного изучения «Записок…» Альбанова тоже попытался вселить в меня сомнение:

— Сами собой напрашиваются несколько вопросов. Ты вот пытаешься убедить, что он такой. А я вот снова перечитал его «Записки…» и очень противоречивое они у меня оставили чувство. Очень противоречивая и далее странная была это личность. Ты не задумывался над тем, почему погибла именно та часть дневника, которую он вел еще на шхуне?

Неожиданность такого вопроса сначала поставила меня в тупик, но, несколько подумав, я ответил:

— А тут никакой загадки нет. Как помнишь, банку с дневниками-книжками он положил в каяк Луняева, а тот пропал вместе с каяком.

— А почему ту часть?

— А какую он еще мог положить? Не ту же тетрадь, которую он вел в настоящее время, которая в любую свободную минуту могла понадобиться.

— Ну что ж, логично. Но, может, та часть дневника его просто компрометировала?

— Ну тогда ее совсем не обязательно было топить. Просто не публиковать.

— А может, он так и сделал? Теперь еще: почему Конрад так упорно уходил от расспросов о причинах разлада? Да и руководство-то походом было какое-то… Его не назовешь руководством. Да вот я лучше процитирую самого Альбанова. Я тут сделал несколько выписок: «Опять начинаются жалобы на трудности пути с каяками, опять мечта о легкости перехода без них с котомками на плечах. Но кто же им мешает идти? Пусть идут, куда хотят, а я с одним или с двумя спутниками своего каяка не брошу, сколько раз я говорил им это».

— Но ведь они просто присоединились к нему, — перебил я его. — Ведь ты знаешь, что первоначально он собирался идти один. К тому же в такой критический момент каждый волен распоряжаться своей судьбой, и никто не имеет морального права приказывать другому.

— Пусть будет так. Слушай дальше. «Эта партия собирается до вечера еще остаться на мысе Ниль и уверяет, что догонит меня. Советую им не терять времени напрасно, идти скорее, но, впрочем, это их дело. Мы сейчас отправляемся к мысу Гранта: ждать не могу».

— Но если они сами не хотят бороться за свою жизнь, почему это за них должен делать он? Они же постоянно задерживали его, и не просто путали его планы. В результате побега он вынужден был бросить один из каяков, а это в конце концов привело к гибели большинства. Только эти цитаты, мне кажется, как раз лишний раз свидетельствуют об искренности, честности Альбанова как в оценках своих спутников, так и себя. Ведь он мог бы и приукрасить, подать себя в более выгодном свете, а он этого не сделал…

— Ну, хорошо, хорошо. Но ты все-таки подумай об этом.

И я невольно стал думать. Невольно подтасовывались факты, невольно они приобретали другую окраску. Червь сомнения вселился в меня, пока однажды я не вздрогнул от неожиданной мысли: «Подожди, но ведь Нансен тоже ушел с „Фрама“, и судно затем спокойно вышло на чистую воду, и перед Альбановым, хотя у него были совершенно иные обстоятельства и причины ухода с корабля, был его великий пример! Настоящий моряк не мог покинуть затертого во льдах судна». Но такое обвинение в свое время пришлось выслушать и Нансену. Американский адмирал Грили, еще до начала экспедиции пророчивший Нансену неудачу, чуть ли не ликовал, когда от Нансена долго не было никаких вестей. Когда же Нансен благополучно вернулся, он обвинил его в том, что тот покинул товарищей на затертом льдами судне.

А вскоре я получил письмо от Валентина Ивановича Аккуратова, он как бы почувствовал мое смятение:

«Вы взялись за большое, трудное и благородное дело. Альбанов удивительная фигура среди арктических исследователей. По своим действиям он, несомненно, лидер всех русских землепроходцев нашего века. К сожалению, наш народ о нем мало знает, а ведь Альбанов — классический тип драмы, кино… Его внешнее и не раскрытое еще внутреннее обаяние могли бы сыграть огромную положительную роль в деле воспитания нашей молодежи».

Я тут же в письме задал Валентину Ивановичу несколько вопросов: о Конраде, о виденном им на Земле Франца-Иосифа паруснике-мираже, но ответа долго не было. Только через месяц, уже перед самым Новым годом, получил открытку: «Дорогой Михаил! С Новым годом! Здоровья, счастья, успехов в творчестве! Простите за молчание. Вчера вернулся с Эльбруса. До „Приюта одиннадцати“, к сожалению, не дошел, помешали лавины, в это время здесь уже никто не ходит. А до того был в большом международном автопробеге машин-самоделок. Обнимаю. Валентин».