Сборник Сборник - Никогда не забудем

— Если так, бери лекарства и ступай…

— Быстрее собирайся, сынок, время не ждет, — сказала дрожащим голосом мама, доставая из каких-то потайных узлов лекарства… — Одно плохо, Трофима нет: кто там Филиппских окажет помощь?..

— Доктора найдутся, — сказал Колногоров, — не впервые у нас такое случается…

— Так-то оно так, но не все они могут знать. Скажем, порошок дать нетрудно, да надо знать какой. Дашь не тот — вместо помощи беда будет. Или укол… Женя, ты хоть знаешь, как он делается? И от чего какое лекарство?

— Знаю! — выпалил я.

Мать все же не поверила мне и подробно объяснила, как и что нужно делать. Потом я взял шприц, камфару и другие лекарства, сложил их в полотняную сумку и привязал ее на пояс. Наскоро одевшись, схватил веревку, палку и вышел во двор.

Весенние ночи коротки. На востоке уже начинало светлеть. Я пробрался огородами, колхозным садом и вышел ко ржи. Дорога мне была хорошо знакома: я несколько раз ходил в землянку раньше. Шел быстро, прислушиваясь к малейшему шороху. В соседней деревне и на станции Блужа были немцы и полицаи, и я боялся, чтоб их патрули не нарвались на меня. Но все прошло благополучно. Я быстро пробежал поле и очутился в лесу. Здесь чувствовал себя смелее: есть где прятаться.

Землянка находилась в чаще елового леса, около болота, и была хорошо замаскирована. Над входом в нее росла пышная молодая елочка, ничем не отличавшаяся от десятков других, росших вокруг. Я дернул ее за верхушку три раза и прислушался. В землянке услышали, что кто-то дергает за деревцо — сигналит. Через несколько секунд до меня долетел еле слышный голос:

— Кто там?

— Это я, Женя! — прижавшись к земле, сказал я.

Партизаны знали меня. Через минуту дверь приподнялась, и я по ступенькам спустился вниз. В землянке топилась печка, труба от нее была протянута под землей до самого болота. Перед ней, на нарах, я увидал Филиппских. Он лежал на спине и тяжело дышал. Глаза его были закрыты.

— Лекарства принес, — сказал я и, сняв с себя сумку, подал партизанам.

Те обрадовались.

— Что теперь будем делать? — спросил Красильников у своих товарищей.

— Надо сделать укол, — ответил Мальцев, посмотрев на меня так, будто ждал моего согласия или подтверждения.

До войны мой отец работал ветфельдшером. Во время оккупации он оказывал помощь раненым и больным партизанам. Недавно его арестовали и посадили в Бобруйский концлагерь. До ареста он часто делал уколы при мне. Он всегда при этом говорил, что при тяжелом ранении для поддержки сердца надо вводить камфару. То же самое мне говорила и мама. Об этом я рассказал партизанам. Тогда Красильников и Мальцев осторожно перевернули Филиппских на левую сторону, сняли рубашку и сделали укол ниже лопатки. Потом растерли в стакане таблетку красного стрептоцида и влили ему в рот. За все это время больной даже не открыл глаз.

На день я остался в землянке. Правда, Мальцев сначала не соглашался. Он боялся, чтоб со мной чего не случилось. «И мать будет волноваться», — говорил он. Но Красильников заступился за меня. «Куда ты, говорит, погонишь парня в такую пору!» Мальцев подумал и согласился. Я был этому очень рад.

— Ложитесь спать, а я посмотрю за командиром, — предложил я.

— Хорошо, — улыбнулся Мальцев и для большей уверенности, как сказал он, назначил одного партизана мне в «помощники».

Партизаны улеглись на нары и скоро уснули. Я сел на табуретку и внимательно смотрел на командира. Когда он начинал хрипеть, я давал ему понюхать нашатырный спирт. Боялся, чтобы он не умер.

День прошел спокойно, и вечером я направился домой. Едва переступил порог хаты, как мать начала расспрашивать про Филиппских. Я рассказал все по порядку. Когда она узнала, что он целый день не ел, разволновалась еще больше.

— Отдохни немного, сынок, и отнеси ему что-нибудь покушать. Возьмешь молока… У меня несколько кусочков сахара есть…

Но отдыхать было некогда: я беспокоился за жизнь командира не меньше, чем мама. Когда стемнело, взял лекарства, узелок с едой и опять отправился в лес.

Ночью Филиппских стало лучше. Он открыл глаза, повернулся ко мне и с интересом спросил:

— Женя, зачем ты здесь сидишь?

— Вы ранены, и я смотрю за вами.

— А как ты попал сюда?

Я рассказал все, что было.

— А мать знает про это?

— Знает. Она сама послала меня, чтоб я отнес вам сахара и молока.

Ему было тяжело говорить, он часто морщился и умолкал. Я понимал это и предложил ему выпить молока. Он согласился. Я снял с печи кружку и подал ему. Он выпил и спросил, дома ли отец. Я сказал, что он арестован и сидит в Бобруйском концлагере. Филиппских тяжело вздохнул и сказал: