НКЮ издательство. - Процесс антисоветского троцкистского центра.

В связи с этим, я хочу указать на ту совершенно нетерпимую и невероятную гниль внутри троцкистской организации, которой я не мог не чувствовать на каждом шагу. Признаюсь, что очень многое для меня стало ясным только на самом процессе и раньше мне было совершенно неизвестно. Я не могу не признаться перед судом, какое гадливое, омерзительное чувство мною овладело, когда Радек рассказывал здесь о том, что еще не успел оформиться блок с зиновьевцами, а уже начались разговоры о том, как бы кто-нибудь кого-нибудь не объегорил в этом блоке…

Второе это то, что мы, ведя работу на месте, абсолютно не знали, что за нашими спинами проводится распродажа иностранному капиталу нашей страны. Отчасти я узнал об этом, когда мне было вручено обвинительное заключение. Но для меня все стало ясно лишь здесь, когда я слушал показания Пятакова и Радека.

Вышинский: От вас Пятаков и Радек скрывали?

Богуславский: Они же здесь показали, что последнюю директиву Троцкого конца 1935 года в особенности скрывали и никому о ней не говорили, в том числе и мне.

Конечно и без этого я обязан был понимать, хотя бы то, что понимает каждый рабочий и колхозник в нашей стране, куда это ведет. Мы, стоя на точке зрения невозможности построения социализма в одной стране, вступая на путь террора и вредительства, должны были себе отдавать отчет в том, что же мы собираемся строить, если не социализм. Ведь есть социализм и капитализм.

Вышинский: Но это вы когда поняли?

Богуславский: Да, правильно, я об этом и говорю. Когда меня арестовали, я чувствовал себя в положении человека, который ходит у глубокой пропасти и знает, что он должен в нее упасть. В течение 8 дней, до моих первых показаний, для меня уже было совершенно ясно, что пора кончать. Конечно, я это понял слишком поздно… Ведь на самом деле отвратительно все, что мы делали, начиная с этой отвратительной диверсантской работы. Говорят, “рыба воняет с головы”, и эту голову мы должны были отсечь, но мы этого не сделали. И мы проводили вредительские действия, диверсионные акты в целях обеспечения поражения нашего Союза. Я совершил преступление.

Председательствующий: Подсудимый Дробнис, вы подтверждаете те показания, которые вы давали на предварительном следствии и Военной коллегии Верховного суда Союза ССР в Новосибирске?

Дробнис: Да.

Вышинский: Вы подтверждаете показания Богуславского о том, что вы были членом западно-сибирского троцкистского центра?

Дробнис: С конца июля 1934 г. На меня было возложено руководство всей вредительской и диверсионной работой по всему Кузбассу.

Вышинский: А до этого вы принимали какое-нибудь участие в подпольной троцкистской преступной деятельности после 1927 года?

Дробнис: После возвращения моего в партию в 1929 году, троцкистская деятельность моя возобновилась в начале 1932 года. У меня был ряд сомнений, которые послужили источником дальнейшей моей преступной деятельности. Зная о моих настроениях, И.Н. Смирнов беседовал со мной о необходимости возобновления троцкистской контрреволюционной работы, о новых директивах Троцкого о переходе к тактике террора. Я эту установку Смирнова принял.

Смирнов сказал, что мне нужно связаться с Пятаковым, который несколько подробнее меня информирует. Так как в 1932 году я уехал в длительную командировку, с Пятаковым связался только в феврале 1933 года.

В Средней Азии, куда я ехал на работу, я по указанию Пятакова связался со Смилгой и Сафоновой, причем Смилга, информируя меня, сказал, что дело заключается в том, чтобы организовать и развернуть террористические группы для того, чтобы можно было их импортировать в Москву в случае, если этого потребует центр.

Я прожил в Средней Азии весь 1933 год и в мае 1934 года оттуда уехал, потому что было решение троцкистского центра перебросить меня в Западную Сибирь. Так как Пятаков располагал возможностью перебросить меня по линии промышленности, эта задача разрешалась вполне легко.

Вышинский: Значит, Пятаков использовал свое служебное положение и перебрасывал вас, куда это ему было надо?

Дробнис: Ну, конечно, само собой понятно. В 1934 году, перед тем, как отправиться в Западную Сибирь, я имел беседу с Пятаковым у него в кабинете. Пятаков мне подчеркнул и подтвердил необходимость моей поездки в Западную Сибирь для того, чтобы укрепить там троцкистскую контрреволюционную деятельность, и вместе с тем выдвинул совершенно новую задачу: не только террор, но и диверсия, и вредительство. Он повторил, что надо действовать энергично и настойчиво, не останавливаясь ни перед какими средствами. Все средства необходимы и хороши, - это директива Троцкого, которую разделяет троцкистский центр.