Михаил Меньшиков - Выше свободы

По равнодушию к своей судьбе мы заняли худшие места земли, брошенные другими народами. У нас за всю нашу историю не было ни Александра Великого, ни Цезаря, ни Тамерлана, ни Наполеона. Мы не разрушали мировых империй, как германцы, и не основывали новых царств. У нас не Ч5ыло героических порывов вроде крестовых походов или открытия новых материков. Уже в языческие времена мы не создали ничего подобного пышной эллинской, германской яли кельтской мифологии. У нас не было жречества; примяв христианство, мы гордимся тем, что не прибавили к нему ни йоты своего творчества. Как св. София на русской почве не пошла дальше крохотных церквей в Новгороде и Киеве, так и греческое православие. Оно не дало у нас ни новых великих отцов церкви, ни новых великих подвижников. Столь тонко разработанный у греков культ не развился у нас, а одичал и мог удержаться только насилием власти. Без государственной поддержки православие давно разбилось бы на бесчисленные толки и вернулось бы к язычеству. Мораль христианская - цвет религии - до того была низка у нас, например, в XVI веке, что Флетчер (со слов татар) единственно нравственной низостью объясняет неуспех христианства у наших завоевателей. Татары презирали русских за то же, за что греки презирали скифов - за их цинизм. Черты цинизма мы влагали невольно во все наши культурные заимствования, начиная с веры. Благовестив свободы, христианство было введено у нас насилием. Самое сознательное и свободное проявление веры - раскол наш - полон изуверства, доходившего до самосожжения и самозакапывания, т.е. до самоинквизиции, какой не знал Запад. Греческий аскетизм доведен у нас до юродства. Люди слабоумные, одетые в отрепья, с железными веригами, босые в жестокий мороз, грязные, смердящие у нас - и кажется у нас одних - почитаются святыми, причем им разрешается одновременно быть грешными, ругаться, драться, воровать и т.п. Не правда ли, этот народный "святой" очень похож на Диогена-циника? С той лишь разницей, что тот был все-таки мудрец. Юродивых чтут у нас между прочим за правду, которую они говорят в глаза, Но правда эта совершенно диогеновская по тону: юродивые тоже плюют в бороду хозяина дома и т.п.

То, что народ считает святым, есть его скрытое "я", затаенная сущность духа. Если "Христа ради юродивый" - святой человек, то позвольте, пользуясь свободой слова, сделать дерзкое обобщение. Сам народ русский в своей громаде не есть ли до некоторой степени народ юродивый, т.е. нет ли тайного, несознанного стремления воплотить в себе этот образ? Нет ли не только вынужденной, но и добровольной склонности одеться в рубище, разуться, наложить на себя железные вериги и вести пьяную, беспечную, паразитную жизнь, будто бы "Христа ради"? Нет ли воспитанного исторически отвращения к порядку, к культуре, к законности, к красоте и достоинству жизни? У нас все валят на правительство, на бедный идол, очень неуклюжий, созданный народом же и теперь свергнутый. У нас все валят на нищету - точно нищета нажита не самим народом. Глядя на то, как изо дня в день десятки миллионов рабочих людей несут все свои гроши в кабак, поневоле спросишь себя: да хочется ли этому народу быть богатым? Глядя на поразительную, прямо потомственную способность дворян "оскудевать" при самых блистательных условиях, проживать одно состояние за другим, - спрашиваешь: да дорожит ли русский человек достатком? Серьезно ли он не хочет нищеты? Не тянет ли его к бедности, как утку к воде?

Заезжайте в зажиточную деревню и взгляните на нее взглядом культурного человека. На улице невылазная грязь, иной раз прямо непроходимая. Неужели нищета, пьянствующая сто дней в году, не могла бы с этой грязью справиться? Около изб - ни деревца, ни кустика, Неужели это уж так дорого стоит? У колодца водопой, и навозная жижа стекает в сруб. Входите на двор - все загажено, смрад невыносимый. В хлеву скот в своем помете по щиколку. В сенях, в избе - все черно от грязи: ступить негде от куриного помета. Зимой в той же избе живут поросята, ягнята, гуси. Иной раз сюда же вводят погреться и корову (один англичанин поражался невзыскательностью русских коров - в такой избе). А это еще не полная нищета, если есть скот. И тут же в избе в липкой грязи иногда ползает ребенок с картошкой в руке. Тараканов, клопов, блох в такой избе - без счета. Самыми мерзкими насекомыми заражены головы, бороды, даже усы и брови взрослых мужчин. "Ничего мол". Совершенно, как у обезьян, одно из проявлений нежности в деревне - поискать вшей друг у друга. Вшивая Джульетта тысячу лет "ищет в голове" у вшивого Ромео, а того, чтобы совсем вывести эту нечисть, как у немцев, - это не приходит в голову. С величайшей ревностью следят за тем, чтобы в посту даже капля молока не попала на язык, - и равнодушно отдувают мух и тараканов, попавших в жбан с квасом, и пьют. Неприхотливость - стоическая добродетель, но доведенная до цинизма, становится жалкой глупостью. До чего Гадко в крестьянской избе: даже лечь негде. Старики - на полатях, старший брат с женой - на нарах, а младший из-под венца ложится на пол, на солому... Не то что юрты кочевников, но звериные берлоги иной раз опрятнее и уютнее Такой избы. И причина всему этому далеко не нищета. У богатых крестьян и даже у купцов, даже у мелких дворян в глуши вы не найдете спокойного ночлега. Насекомые, угар, сквозняк, грязное белье - все это не чувствуется, не считается неудобством. Печать безвкусия и варварства лежит на вещах, на хозяйстве, на окружающей, разоренной природе. Самое природу человек-циник делает циничной. Разве опустошенные леса, загаженные пруды и реки, выпаханная почва - не живое рубище когда-то роскошного убора земли?