Петр Меркурьев-Мейерхольд - Сначала я был маленьким

Но ведь листы в пьесе подшиты! И пронумерованы! Врач уже побывал под поездом и - что самое интересное! - сам констатировал свою смерть! Так что мне теперь делать?

На выручку пришла подруга моей сестры Анны Инна Капшук. Она внимательно прочла сцену, и последовал простой выход: под поезд попал другой врач, а брат жены машиниста уехал на Сахалин (как Чехов!) и на сцене не появляется. Я очень бодро продолжал пьесу, в которой был примерно такой диалог:

Машинист: Представляешь, Дуся, хорошо, что твой брат уехал на Сахалин, а то ведь и он мог попасть под колеса моего поезда.

Жена машиниста: Я бы этого не пережила.

Но дальше мне было не легче.

Мне что-то надо было делать с детьми машиниста и Дуси, тем более что как только одного врача я умертвил, а другого сослал на Сахалин, на сцене появился Машинист, который до этого в пьесе появлялся только как эпизод.

А дети у меня были задуманы, как постоянно ждущие возвращения папы из рейса и часто болеющие,- поэтому и нужен был врач.

Тогда я, воспользовавшись отсутствием врача, стал умерщвлять детей. Они по одному умирали у меня через страницу: один - от кори, другой - от сердца, третий упал с дерева. И вот тут я писал страстные трагические монологи для Нели! А Машиниста я совсем лишил дара речи, он только изредка говорил жене: "Успокойся, других нарожаем".

Самому мне тексты нравились очень, но те, кто читал, почему-то смеялись, решив, что я писал комедию.

Словом, "Жизнь прожить..." я так и не закончил. Помешало этому не так даже отсутствие фантазии, как наличие в моем характере бюрократической жилки (или немецкой пунктуальности?): к четвертой картине (должно их было быть девять) я исписал весь фолиант, который был прошит и пронумерован. Я не уложился в самому себе отмеренную рукопись. Потом этот "шедевр" затерялся. Или его кто-то зачитал?

Об этом времени, о том, какими были мои родители, вся наша семья, замечательно поведал Леонид Генрихович Зорин в своем очерке "Вас Васич", неоднократно напечатанном - сначала в журнале "Нева", затем в книге "Василий Васильевич Меркурьев", и, наконец, и в собственной книге воспоминаний. Я же, прежде чем, немного сократив, предоставить ему слово, приведу еще только одно детское воспоминание:

Когда я в антракте "Гостей" пришел на сцену, то облазил весь дом, который на сцене был выстроен. А выстроен он был по-настоящему! В нем были "обжитые" комнаты, хотя публике они ни разу не показывались. У Елены Маврикиевны Грановской, игравшей Кирпичеву, в комнатке стояла кровать, был стол, корзиночка с вязанием, чайник с чашками. Она как приходила на спектакль, так и не уходила со сцены даже в антрактах, а отдыхала в этой комнатке. Можно сказать, что актеры просто жили в этом доме.

А теперь - слово Леониду Генриховичу Зорину.

ВАС ВАСИЧ

После того как Андрей Михайлович Лобанов принял "Гостей" к постановке, выяснилось, что пьеса заинтересовала и другие театры. Приходили письма из дальних городов, иной раз и телеграммы. Все чаще в нашей квартире раздавались требовательные звонки междугородной, и соседи звали меня к телефону. Звонили чаще всего по вечерам; я стоял в узком полутемном коридоре, слабо освещенном тусклой лампочкой, и вел куртуазные беседы, приятно щекотавшие еще неокрепшую душу. Отозвался и Ленинград: позвонили из Театра Ленинского комсомола, которым тогда руководил еще сравнительно молодой, но уже хорошо известный Товстоногов. Потом я услышал в трубке голос Леонида Сергеевича Вивьена. Мягко рокочущим баритоном он рассказал, что в Академическом театре имени Пушкина побывал Константин Михайлович Симонов, весьма лестно о пьесе говорил - одним словом, нельзя ли с ней познакомиться. Я пребывал в приятных раздумьях, когда однажды в нашем густо населенном особнячке появился директор Большого драматического театра Василий Алексеевич Мехнецов и сообщил как о решенном деле, что руководимый им театр приступает к работе над моей драмой. Роли распределены: в спектакле будут заняты А. И. Лариков, В. П. Полицеймако, В. Я. Софронов (эти имена произвели на меня чрезвычайное впечатление), ставить же пьесу будут Василий Васильевич Меркурьев со своей женой Ириной Всеволодовной Мейерхольд. Так определилась ленинградская судьба "Гостей". Меркурьева я знал, естественно, по кинематографу. Впервые увидел его, если не ошибаюсь, в "Профессоре Мамлоке", затем одна за другой пошли другие картины. Я хорошо знал его впечатляющую внешность, и когда он, пригибаясь, вошел в мою комнатку и быстро, беспорядочно заговорил, мне на миг показалось, что продолжается фильм с его участием, что я сам принимаю участие в какой-то разворачивающейся на экране истории, играю какую-то роль. Ощущение это прошло быстро - до такой степени естественным человеком был Меркурьев. Он был прост и простодушен, даже хитрости его (впоследствии я их подмечал) были простодушны.