Николай Михайлов - У заставы Ильича

Во время одной из таких прогулок на зеленой, почти квадратной полянке мы увидели дуб. Ствол дерева был кряжист, могуч, крона широкая и густая. Вся поляна была залита солнечным светом, а сквозь крону дуба лучи солнца пробивались с трудом, и воздух в этой тени был прохладен. По соседству кудрявились молодые дубки с блестящими, словно покрытыми лаком, зелеными листьями, крепкими, остро очерченными.

- Удивительно,- говорил, испытывая восторг, Сергей Тимофеевич.Желудь ведь величиной с наперсток, никак не больше, а какой из него богатырь поднялся! Ветер и буря, жара и стужа - все ему нипочем.

Я вспомнил Ивана Шашкина, Ивана Романова, Сашу Бахмутского, Сашу Горбунова, Колю Коробкова. В те, как кажется теперь, далекие тридцатые годы эти московские рабочие-металлурги, возможно, и не предполагали, какие дивные и благородные посевы они взращивают. Великое строится из малого.

Во все времена впереди человечества шли люди с пылающим сердцем.

Вновь вернемся к исходной точке нашего повествования - к заводу.

Вблизи завода проходят линии Московско-Курской и Московско-Горьковской железных дорог. Если двигаться к корпусам от заставы Ильича, то надо подняться на узкий щелястый пешеходный мост, перекинутый над блестящими железнодорожными рельсами. Отсюда видна панорама: старый мартеновский цех с его огнедышащими печами; фасонно-литейный, где господствует запах горячего песка, клокочущего металла и остывающей сизой окалины; прокатный, с извивающимися по чугунным плитам пола огненными змеями; далее - листопрокатный, теперь здесь вместо кровельного железа и жести прокатывают высококачественный стальной лист; недалеко от него ремонтно-механический; после горячих цехов, где летом нечем дышать, этот цех воспринимается как привилегированный,- в тишине мерно гудят токарные, фрезерные станки, тонкой струйкой течет мутноватая светло-желтая эмульсия, вьется под резцами стружка - золотистая, если обрабатывается медь, светло-серебристая, если обрабатывается сталь.

Когда привыкнешь к заводу и полюбишь его, он всегда, в любое время года, суток, в любую погоду представляется тебе необычайно красивым. Бежишь ранней весной по легкому звенящему заморозку в утреннюю смену, которая начиналась в шесть часов, и видишь, как при первых лучах солнца розовеют стекла огромных корпусов. Идешь летом в ночную смену - и с особой остротой замечаешь и тени от деревьев в сквере, и еле слышный шелест листьев в вершинах, и запах травы на газонах, принявшей ночную сырость. Наверное, восприятие в эти минуты, перед сменой, острей потому, что через полчаса ты окажешься среди пламени и дыма, грохота и жара - и хочется сохранить в себе даже крошечные драгоценности живой природы.

Зимней ночью картина другая. Прохожих не видно. Все вокруг уснуло. Такая тишина, что слышно, как, устилая и тротуар и мостовую, с шорохом падают снежинки.

Войдя в цех, попадаешь в иной мир - такой грохот, что голос стоящего рядом человека слышишь с трудом. Все заняты своим делом. В бригаде на каждом стане - семь человек. Зазевайся один - и нарушается ритм и прерывается прекрасная песня труда - необычайно энергичная, полная вдохновения, накала.

Когда по призыву партии в 1929 году весной в цехах началось социалистическое соревнование, такие паузы стали редкостью. Вальцовщику подают для проката сутунку. В считанные секунды он расправляется с ней, отбрасывая ее после проката для подогрева. Снова раскаленный добела в печи квадрат металла выбрасывается к стану. Вальцовщик чуть ли не на лету подхватывает его, пускает в валы, на чугунном полу распластывается огненная полоса. Огненная метель продолжается без перерыва всю смену.

Люди работают, обливаясь потом. Ради чего? Не хочется тащиться в хвосте, у каждого есть совесть, рабочее самолюбие, чувство профессиональной гордости, желание показать себя - свою удаль, свое мастерство, а, в конечном счете, свое понимание общественного долга.

Возможно, мы редко задумываемся над тем, как живет и действует могучий коллектив завода, где тысячи людей связаны общими заботами, общей дисциплиной, общим духом таких изумительных качеств, какими являются дружба, товарищество, вошедшая в плоть и кровь взаимная выручка. Я не помню, чтобы в цехе об этом говорили вслух. Заводской коллектив прекрасен потому, что здесь не говорят о плече друга,- каждый чувствует его ежеминутно, и это так же естественно, как дыхание живого существа.

Так сложилось, что завод - первый всегда и во всем. В самые начальные часы минувшей войны против гитлеровцев в партком, где шла запись добровольцев и где еще не успели вывесить плакат, призывающий к защите Родины, опираясь на палочку, вошел бывший прокатчик, пенсионер Лавренов. Он протянул листок бумаги. Мои годы преклонны и голова седая, было написано на листке, вырванном из ученической тетради в косую линейку. Я вступаю в ополчение так же, как вступал в 1917 году в Красную гвардию, как шел в армию в годы гражданской войны.