Анатолий Вассерман - Украина и остальная Россия

Работа журналиста всегда связана с какими-то конкретными событиями. Даже общие аналитические размышления отталкиваются от текущей обстановки. Интересно задним числом оценить: что продиктовано внешними обстоятельствами, а что проистекло из глубинных убеждений.

Впрочем, сами убеждения тоже меняются. Хотя бы потому, что их нужно постоянно сверять с внешними процессами: как известно ещё с домарксовых времён, практика — лучший критерий истины. Да и собственные рассуждения не прерываются, на прежних основаниях воздвигаются всё новые выводы. В частности, ещё лет десять назад я искренне веровал в существование трёх самостоятельных народов и языков, разветвившихся от общего древнерусского корня. Теперь же у меня накопилось достаточно, на мой взгляд, доводов в пользу признания украинцев и белорусов такими же неотъемлемыми — при всём своём очевидном своеобразии — частями русского народа, что и архангелогородцы, куряне, пермяки… А из этого единства в свою очередь вытекают неутешительные представления о вынужденной направленности действий любого возможного руководства независимых Украины и Белоруссии.

Более того, со временем у меня менялась даже орфография. Например, ещё лет десять назад я в английских именах привычно писал сочетание «ЛЬ»: Томас Альва Эдисон, Франклин Делано Рузвельт. Но в конце концов решил все иноязычные имена записывать так близко к исходному произношению, как это вообще возможно в кириллице, адаптированной к русской фонетике. В более поздних статьях у меня тот же президент именуется Фрэнклин Делано Джэймсович Рузвелт — в английском звучании, но с русским отчеством.

Меняется и терминология. Так, вникнув в устройство страны, привычно именуемой Соединёнными Штатами Америки, я теперь неукоснительно называю её Соединённые Государства Америки (СГА). Ведь state — именно государство. Но российская политическая элита конца XVIII века не поверила в способность государств, только что провозгласивших независимость, добровольно объединиться, а ввиду тогдашнего своего слабого знакомства с английским языком сочла, что это слово имеет некие смысловые нюансы, и предпочла не переводить его (да ещё и произносила с немецким акцентом). Пришлось мне исправлять довольно много старинных ошибок подобного рода.

Словом, когда мне предложили связно — в книжном формате и объёме — изложить свои взгляды по значимому для меня вопросу, я не нашёл ничего лучшего, чем собрание моих же старых трудов на соответствующую тему с небольшими современными послесловиями к каждому из них. Я стараюсь указать, что в моих представлениях с тех пор изменилось — и почему. Сам удивился тому, сколь значительная часть моей картины мира остаётся стабильной, невзирая на все перемены последних десятилетий.

Заодно отметил свои ошибки — по счастью, немногочисленные.

Чтобы моя эволюция была очевиднее, статьи, как правило, размещены в хронологическом порядке.

Кое-что из включённого в книгу публикуется впервые. Это не значит, что эти тексты вовсе никто не видел. Чаще всего они представляют собой как раз служебные материалы, с годами утратившие конфиденциальность.

Верю, что читать эту книгу будут не только жители моей малой родины — Украины. Поэтому по возможности привожу переводы на литературный русский язык цитируемых мною выражений на местном диалекте.

Надеюсь, мои читатели доберутся до конца этого тома и по дороге получат от чтения не меньше удовольствия, чем я от написания.

Та половина института «Пищепромавтоматика», где работаю я, делает АСУТП — автоматизированные системы управления технологическими процессами. Долгое время я обращал сравнительно мало внимания на деятельность другой половины, где рождались АСУ, то есть просто автоматизированные системы управления — уже не аппаратурой, а людьми. Хотя и было у нас немало общего: в частности, изрядную часть исходной информации для АСУ даёт автоматизированный учёт и контроль продукции, входящий в епархию АСУТП.

Но основная часть задач АСУ — планирование производства — остаётся вне сферы интересов технологов. И я заинтересовался ею, лишь когда сбои советской плановой экономики стало уже невозможно списывать на всяческие привходящие обстоятельства. И когда рассекретилось, что даже первые советские пятилетки — официальный образец эффективности планирования — были фактически провалены. То есть в начале перестройки.