Макар Бабиков - Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты

Метров через двести наткнулись на неширокое проволочное заграждение в три ряда высотой чуть больше метра. Отыскали стык в металлических стойках, раздвинули их, через этот проход все прошли цепочкой.

Через полкилометра справа, к северо-востоку, разглядели одиночное строение. Снова залегли в снег, припорошивший мелкие кустики вереска и голубичника. Леонов с отделением пошел к домику. Он оказался необитаемым, двери и окна целы. В таких домах норвежцы живут обычно во время путины.

В начале второго вышли на шоссейную дорогу — Вардё. Отряд укрылся вдоль нее в засаде, а Ивана Матвеева с четырьмя разведчиками Леонов послал по дороге на запад.

Минут через двадцать посыльный сообщил, что в пути попалась телефонная линия, а от дороги свернуло ответвление на север.

Все пошли по обочине к тому месту, откуда дорога, возможно, повела к посту или землянке патрулей. Отросток оказался коротким, видимо, им пользовались как разъездом. Кабель в толстой каучуковой оболочке проложен прямо по дорожному полотну.

Прошли по дороге на запад еще с километр, наткнулись на мост через небольшую речушку. Леонов остановил отряд в засаде, а в сторону Комагвера послал отделение Никандрова. Осмотрели километра полтора и ничего существенного не обнаружили, возвратились к отряду.

Дорога в эти ночные часы оказалась безлюдной. На исходе был третий час ночи. Сходить к Комагверу до рассвета времени не хватало.

Отряд повернул обратно к береговой кромке. Последними шагали по снегу Леонов, Чекмачев и Ильчук. Леонов часто посматривал на дорогу, все еще надеясь, что вдруг вынырнет из темноты какая-нибудь машина. Но этого не случилось.

Наблюдатели с катеров заметили подтягивающуюся колонну к морю. Сигналы подавать не стали. Катера приблизились к берегу и задрейфовали метрах в десяти.

Ветер переменил направление и с каждой минутой набирал силу, шла волна балла на четыре. В шлюпки садиться по четверо стало опасно, могло залить. Теперь переправляться можно было только по двое. Сутягин послал на подмогу Рикхарда Кеньева с другой шлюпкой на буксире.

В три часа утра отряд вернулся на катера.

— Ну что там, Витя? — спросил Сутягин.

— Пусто. Мы пришли поздно. Немцы по ночам не ездят. Надо высаживаться вечером, на ранней темноте.

— Они любят жить по режиму. И воевать тоже. Ночью предпочитают спокойно спать, а мы этого не учли. На будущее наука.

— Да я не сокрушаюсь. Зато теперь знаем, как сюда ходить. Я ведь из удачливых, вот и надеялся, что сразу повезет.

Впередсмотрящие заметили на море два силуэта. Похоже, корабли шли в Киркенес.

Катера повернули на сближение. Распознали миноносец и тральщик. Головной выпустил по тральщику торпеду, но она прошла мимо.

Катер отвернул в сторону, выбрасывая за собой дымзавесу, чтобы прикрыть себя и напарника. Вражеские корабли ощетинились огнем, в небе повисли осветительные ракеты.

Тринадцатый еще раз вышел в атаку, нацелившись на миноносец. Но одолеть стену огня не смог. Теперь напарник прикрыл его дымзавесой. В корму четырнадцатого влетел снаряд, разорвал трубу, по которой подавалась кислотная смесь дымового облака. Смесь эту стало загонять завихрениями в ахтерпик. А в нем, при открытом люке, сидели разведчики. Ядовитая жидкость полилась на них. У самых ближних к люку Ивана Баринова и Якова Чупрова покрытые легкой водонепроницаемой тканью с меховой подстежкой куртки и брюки мгновенно расползлись и свалились ошметками. Ребята кое-как успели выскочить на верхнюю палубу.

— Ничего не вижу!.. — голосил Баринов.

— Горит огнем! — Чупров пытался ладонями смахнуть с лица едкую жидкость. А на них расползались куртки, свитера, кальсоны, сапоги.

Через люк выбрались на верхнюю палубу и остальные девять разведчиков, находившихся в ахтерпике. И с них одежда тоже спадала хлопьями.

— Смывай скорее…

Но холодная вода не унимала ожоги, соль разъедала обгорелую кожу. Полуголых ребят затолкали кого в кубрик, кого в машинное отделение.

От боли скрипел зубами Баринов, пытаясь промыть глаза.

— …Не могу… у кого есть вата — протрите.

Ему помогли.

— Не вижу ничего, братва…

Он присел на корточки, уронил голову на колени, застонал.

Кто-то подсел к нему, взял за локоть, другой положил руку на спину. Иван дернулся, но вскоре затих, лишь грудь колыхалась от сдерживаемых рыданий.

У Якова Чупрова обожгло половину лица, кожа с нее свалилась лоскутами, обнажив мышцы челюстей, подбородка, лба. А другую половину, как по линейке отделенную, кислота не коснулась; она осталась прежней, какой была до ожога. Он тоже стонал от боли, от досады.