Макар Бабиков - Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты

Зато радуются москвичи. Нашему командиру Виктору Леонову, Борису Гугуеву, Жоре Саратовскому удастся побывать у родных.

Москва встретила нас радостным, солнечным днем самого преддверия лета. В те дни ее уже заполнили фронтовики — кто проездом на родину, кто по пути на восток, а кто возвратясь к себе домой. На московских вокзалах девушки забрасывали воинов цветами, матери и сестры со слезами радости обнимали своих близких.

Пробыли в Москве несколько дней, пока что-то оформлялось у командования. Признаться, мы и не торопились выезжать. Каждому хотелось посмотреть столицу, побыть в ней подольше. Не чувствовал особого резона быстро рваться оттуда и я: оставлял тут, в Подмосковье, жену у ее родителей. Она ведь хорошо понимала, куда провожала меня. Жена командира отряда уехала в те дни с детьми к себе на родину, в Ростов. Гриша Чекмачев отвез свою Нину в еще не отстроенный Сталинград и там приютил в какой-то наспех сколоченной халупке у родственников. Разъехались по дальним местам и другие наши североморки. Оставляли мы своих подруг на попечение родных и близких, понимая, что расставание это едва ли будет коротким, а кое-кому может и не суждено будет больше встретиться.

В последний день мая мы распрощались с Москвой. В дальний путь провожали нас друзья, родные, жены, пришли на перрон офицеры тогдашнего Наркомата Военно-Морского Флота. Ребята через раскрытые окна быстро погрузили в вагон наше имущество. В вокзальной толчее и суматохе невозможно было о чем-то разговаривать. Казалось, все уже не раз обсуждено и обговорено. Мы стояли с женой, взявшись за руки, и молчали перед тягостным расставанием. Я попытался сказать что-то успокаивающее, но она остановила меня жестом, как бы говоря, что словами, пожалуй, больше растревожишь. Она уже давно примирилась с мыслью о неизбежной разлуке, приготовилась ждать, как ей думалось, годика два. Да и потом в письмах на восток писала, что за пару лет война в тех далеких-далеких краях тоже кончится и тогда-то мы вернемся домой уже навсегда.

Паровоз дал прощальный свисток, и мимо нас поплыл перрон, толпа людей на нем, множество девчат и женщин, машущих платками, косынками, утирающих слезы и плачущих громко, навзрыд. Вижу, как по краю платформы рядом с вагоном идет Люба, что-то пытается крикнуть, но уже не слышно. Поезд все более набирает скорость, она уже отстала от вагона, вот мимо нее промелькнул конец состава, кончилась высокая платформа, она остановилась на ее краю и машет голубой косынкой. Громкий перестук колес на стрелках — и за водокачкой, за поворотом скрылся вокзал. Большой воинский эшелон покатил нас на восток.

Сразу стало так грустно, тоскливо. Щемящей болью сжалось сердце, как будто что-то оторвалось, отошло невозвратно. Пожалуй, никогда до этого я так тяжело не чувствовал горечь разлуки. Даже когда уходил из дому служить на флот. Тогда впереди суровым призраком не стояла война. Сам был моложе, проще смотрел на жизнь. И когда нас, молодых новобранцев, провожали на пристани с плачем и слезами, хоть и муторно было на душе, но мы пели, пели задорные песни нашей молодой поры. Теперь никто из нас даже и не попытался запеть. Брошенный в угол, сиротливо лежит аккордеон, и Миша Калаганский не притрагивается к его перламутровым клавишам. На какое-то время все притихли, ушли в себя.

Но вот по вагонам прошел наш отрядный старшина мичман Григорий Чекмачев и передал приказание командира отряда: разобрать и проверить имущество, дорожный продовольственный паек, все аккуратно уложить по местам, осмотреться и доложить. Все занялись делом, и грустные мысли понемногу куда-то отошли.

Забросил я свой чемоданчик на багажную полку и пошел посмотреть на своих товарищей.

В путь на восток отправились боевые, опытные разведчики.

Фланелевки и кителя у каждого богато украшены орденами и медалями. В ту пору еще старались носить их напоказ. Песня со словами «Фронтовики, наденьте ордена» появилась много позже. У редкого из наших нет на груди трех-четырех орденов. У многих по два Красных Знамени. Поблескивают недавно полученные медали за оборону Заполярья.

Года полтора командует нашим отрядом Виктор Леонов. До этого примерно год — с осени 1942 года — он был заместителем по политчасти.

Одно время, после тяжкой неудачи, отряд бездействовал.

Тогдашнего командира военное счастье как-то обходило стороной. Как часто говорят — «не везло» человеку. Отправимся в операцию, все идет нормально, никого не затронет, а командира зацепит какая-нибудь пуля. Или только случаем удастся спасти его от гибели в морской пучине. Человек начал чувствовать, что висит над ним это «невезение». И стал он тогда под всякими предлогами перекладывать опасные дела на других людей.