Макар Бабиков - Отряд особого назначения. Диверсанты морской пехоты

Нашли крохотную полянку между торчащих из мшаника гранитных острых бугров, на ней устроились, сложили рюкзаки.

База сообщила, что 12 июня им сбросят продукты. Прождали весь день, но самолет не видели, хотя гул за облаками был слышен. Выброску не засекли. Походили по окрестностям километра на два-три, ничего не нашли.

Через пять дней получили новый сигнал базы о вылете самолета с грузом. И опять неудача.

Рюкзаки опустели. Жевали шоколад с холодной водой. Изредка попадались грибы, но ни сварить их, ни поджарить было не на чем. Ягоды еще не поспели, висели на веточках мелкие и зеленые. С голодухи жевали жесткие ранние ягоды черной водяники. Они забивали рот множеством жестких зерен, но своим обильным водянисто-сладким соком немного освежали рот. Хотя они и не очень вкусны и питательны, но люди считают их целебными.

К востоку прошел караван — три судна в охранении семи сторожевиков. Выждали часа два, пока он скроется за мысом Нордкин, потом донесли.

Голод все более донимал. Минуло уже двадцать дней, как они ушли с прежней точки. Пробовали ловить рыбу, не получалось. Однажды все же в ручье перегородили камнями протоку выше и ниже заглубленной ложбинки, где плавала форель, забрели с двух концов и рубахами стали тянуть, как сеткой. Рыба металась, пришлось гоняться за ней. Вымотались, устали. После нескольких заходов рыба прыгнула на берег, где проворный Чаулин накрыл ее рубахой.

Ее очистили и крепко засолили, часа через два съели. Стало повеселее, потянуло ко сну.

Наконец, через несколько дней самолет вышел точно на них, сбросил тюки почти к выложенному сигналу. Все посылки получили в целости и сохранности.

Дежурство возобновилось. Сидели в накидках. Растянули из таких же накидок палатку. Собирали валежник, плавник, жгли костерок. Грели консервы, кипятили воду. Шел июль, верхушка лета. Потеплело. Опять возобновились дневные беседы.

Чаулину хотелось, чтобы скорее началась спокойная жизнь без потрясений, без постоянных нехваток. Война, думалось ему, все расставила по своим местам, обозначила позиции каждого. И он не раз возвращался к этой теме:

— Я думаю, немало мы по-другому осмыслили. То, что казалось темным, не стало светлым, однако его должно стать много меньше, сорняки эти люди выкорчуют.

— А я так не считаю. Большие усилия понадобятся, чтобы выскрести всякую шелуху и отребье. И еще, пожалуй, труднее сделать всех людей честными, бескорыстными. Тысячелетиями человека с младенчества учили — это твое, никому не давай, зубами вцепись, но свое сохрани.

— Но ведь мы и воюем за то, чтобы человек не лишал другого жизни ради присвоения себе чужого добра.

— Мы воюем не только за это. Мы бьемся за справедливое общество, за равенство, за братство людей. И я не сомневаюсь, после победы народ добьется этого. Засорена земля сорняками да паразитами. Из войны не все выйдут с такими убеждениями, как у нас с тобой.

— Почему?

— Да хотя бы потому, что не все сегодня взялись за оружие, чтобы защитить советскую Родину.

— Всем и не надо. Кто-то должен делать оружие, кормить, одевать, обувать нас. — Чаулин чувствовал, сколь недешево он обходится своему народу.

— На каждого из нас не один, а десяток людей должен работать. А этого и раньше не все хотели, не каждый рьяно брался.

— Я также думаю, что лодырей в одночасье не выведешь. Даже у нас в отряде.

— Дело не только в лодырях. Общество заставит их работать.

— Как?

— Кормить перестанет. Голод — не тетка, есть захочешь — на всякую работу пойдешь.

— Так кого же?

— Хитрецов. Кто как будто и на деле какую-то обязанность, пусть даже самую неприметную, на заводе или в колхозе правит. Но весь вопрос: как эту работу исполнять? По совести или время отбывать, чтобы оплата сама собой карман наполняла.

— Таких сами люди разглядят и на всеобщее обозрение выставят.

— Кого-то выведешь, а другой так пристроится и прикроется, что к нему и не подкопаешься. Да возле него такие же присосутся. Или сам их к себе приголубит. И будут ходить возле работы ни шатко, ни валко. И жить припеваючи.

— Я думаю, такие не расплодятся. Что подобные людишки и после войны выживут — тоже не сомневаюсь, но жизни долгой им не будет. Честные да прямые им ходу не дадут. Мы с тобой первые.

— Таких, как мы с тобой, и нынче большинство, и после войны тоже достаточно будет. Но и дармоеды и прихлебатели в обиду себя не дадут.

— Почему?

— Вот ты как пришел в разведку? — повернулся вдруг лицом к Чаулину Чемоданов.