Павел Милюков - Три попытки (К истории русского лже-конституционализма)

Я выразил сомнение, чтобы образованный указанным путем коалиционный кабинет мог пользоваться надлежащим авторитетом в глазах народного представительства и создать необходимое взаимодействие между правительством и Государственной Думой. Оставляя в стороне вопрос об участии в обновленном кабинете представителей старого государственного строя и того впечатления, которое это участие может оказать на Думу, я говорил, что не могу рассчитывать на согласие вступить в состав предполагаемого кабинета представителей руководящего большинства Государственной Думы, а без их участия кабинет не может найти необходимую им опору в народном представительстве. Я не могу не сознавать, что пользуюсь известным авторитетом и доверием в земских кругах, но за последнее время, при постановке на очередь вопроса о преобразовании нашего государственного строя, в земской и городской среде наметились два течения, причем я присоединился к сравнительно незначительному меньшинству. Н. А. Хомяков про себя и про меня отчасти верно говорит, что мы оба после манифеста 17-го октября 1905 г. стали {31} конституционалистами по высочайшему повелению.

Хотя в настоящее время я, в силу сложившихся обстоятельств, признаю безусловно необходимым возможно полное и безотлагательное проведение в жизнь конституционных начал, возвещенных 17-го октября, и всеми силами готов этому содействовать, но, однако, мне представляется несомненным, что если в образованный мною кабинет мне удастся привлечь только своих единомышленников, как напр.: графа П. А. Гейдена, князя Г. Е. Львова, то такой кабинет встретит в Государственной Думе такое же отношение, как и кабинет И. Л. Горемыкина, причем этот новый кабинет, конечно, не может искать поддержки в традициях старого строя и будет поставлен в необходимость в самом скором времени, при неизбежном столкновении с Думой, подать в отставку. Затем я указал, что при данном составе Думы во вновь образуемый кабинет должны быть непременно привлечены представители конституционно-демократической партии, а для этого поручение образования кабинета следовало бы возложить на одного из лидеров этой партии. А. П. Извольский, по-видимому, выслушивал мои заявления сочувственно, не возражал на них и лишь высказал предположение, что мне удастся убедить представителей к. - д. партии {32} войти в состав коалиционного кабинета и, обращаясь к П. А. Столыпину, сказал: "что касается нашего участия, то вопрос этот мы должны предоставить вполне свободному решению Дмитрия Николаевича".

П. А. Столыпин, сделав вид, будто он присоединяется к последним словам А. П. Извольского, возражал на высказанное мной по существу, считал невозможным и слишком рискованным образование кабинета из представителей партии к. - д. и настаивал на необходимости роспуска Государственной Думы".

Политический смысл разноглася Шипова со Столыпиным изложен здесь совершенно правильно. По существу Д. Н. Шипов был, конечно, прав, что его политическая окраска чересчур умеренна для первой Думы, что участие в общественном кабинете министров старого режима немыслимо и что, наоборот, необходимо составление кабинета лидерами большинства Думы. Все это было тогда ясно для всякого. И П. А. Столыпин принужден был сообщить Шипову, что он уже имел свидание со мной.

"П. А. сообщил, что он приглашал к себе П. Н. Милюкова, говорил с ним о вероятной перемене кабинета, и П. Н. Милюков дал понять, что он не уклонится от поручения образовать кабинет, если такое {33} предложение ему было бы сделано. В заключение П. А. Столыпин сказал, что вопрос об образовании нового кабинета может быть разрешен только Государем, и что мои соображения по этому вопросу я буду иметь возможность представить Его Величеству, так как имеется предположение назначить мне завтра аудиенцию в Петергофе".

Видимо П. А. Столыпин не сообщил Шипову подробностей о нашей беседе. Иначе, последний понял бы, почему П. А. Столыпин так решительно настаивал на роспуске Государственной Думы, как на единственном исходе. С первых же слов беседы Столыпина со мной я понял, что он говорит со мной не для того, чтобы выяснить вопрос по существу, а только для того, чтобы формально исполнить данное ему поручение и при этом найти мотивы для подкрепления собственного отрицательного мнения о кадетском министерстве. Его отрицательное отношение к предмету нашей беседы стало особенно ясно с той минуты, когда я, подобно Шипову, дал понять ему, что об его личном участии в общественном министерстве не может, быть и речи.