Виктор Петелин - Фельдмаршал Румянцев

Фельдмаршал Румянцев прибыл в Петербург, а потом в Царское Село, лишь в начале июня. И сразу же узнал от государыни императрицы, какую великую честь ему оказывают – быть во главе свиты великого князя во время его путешествия в Берлин. Румянцев отнесся к этому предложению с философским спокойствием: столько дел на юге России, в Крыму, а ему предстоит такой долгий и, в сущности, утомительный путь… Лишь предстоящее общение с великим князем согревало его душу: Петр Александрович давно узнал его, еще в те годы, когда ближайшим воспитателем его был Семен Порошин, и Румянцев, накануне его назначения президентом Малороссийской коллегии, не раз обедал вместе с юным наследником и восхищался в душе этим любознательным и не по годам развитым мальчиком. А теперь великий князь уже многое познал в своей жизни, с ним интересно будет говорить и о политике, и о простых обыденных делах.

13 июня 1776 года Павел Петрович с пышной свитой во главе с фельдмаршалом Румянцевым выехал из Царского Села. Неторопливо двинулись в сторону Риги, Мемеля, пересекли границу русских владений и оказались в Пруссии.

В дороге Павел Петрович подолгу разговаривал с фельдмаршалом Румянцевым, рассказывал ему о своей записке, составленной для императрицы. Но его «Рассуждения о государстве вообще, относительно числа войск, потребного для защиты оного, и касательно обороны его пределов» были холодно приняты императрицей, еще раз тем самым подчеркнувшей свое отношение к его попыткам включиться в управление страной.

Румянцев слушал великого князя с большим вниманием, кое-что действительно показалось ему вздорным, например сделать полки оседлыми и набирать их, так сказать, по наследству: заменять рекрутов солдатскими детьми, достигающими совершеннолетия. Но то, что великий князь с такой скорбью говорил о лишениях, которые принесла с собой война: недороды, язва, внутренние беспокойства, рекрутские наборы и пр., было разумно и вызывало у Румянцева сочувствие, потому что уже и сам он не раз писал в Петербург об этом и много размышлял о положении в стране. По душе пришлись фельдмаршалу и рассуждения великого князя о долгом мире, который доставил бы России долгожданный покой, тишину, что позволило бы привести все в надлежащий порядок и наслаждаться этим покоем. «Прав юный князь, – думал фельдмаршал, – наш народ действительно таков, что малейшее удовольствие заставит его забыть годы войны и самое бедствие. Нет, не так уж неопытен великий князь, если заметил, что как только в государстве какая неудача, Пугачев, например, то уж нечем оную, в том самом месте, преодолеть, а надобно натягивать силы из других мест, чем ослабляем то место, откуда занимаем оные. И так действуем, не имея уже ничего в запасе. Ведь это прямо говорится по следам событий 1774 года, когда не успели закончить военные действия с турками, как тут же сняли с Дуная войска и перебросили их на Пугачева. А если б не удалось так быстро разбить турок и принудить к миру, то как бы дела обернулись? Нет, не такой уж простак великий князь. Только уж слишком правдив и откровенен. Не раз еще попадет впросак, если не покорится матушке-государыне. А ведь не покорится… И будет страдать от неполноценности своей жизни, замкнется в себе».

А между тем вся Пруссия словно только этим приездом великого князя и жила. Повсюду его встречали так торжественно и тепло, что он порой даже терялся: еще никогда не выпадало на его долю столько чести и церемоний.

Румянцев-то прекрасно понимал, что прусский король не зря воздает такие царские почести наследнику российского престола: ведь только от него будет зависеть исход этой поездки. Фридрих и Екатерина все вроде бы решили за Павла и Софию-Доротею, но что скажет сам Павел, увидев свою нареченную? Передаст ли он официальное предложение Екатерины II или не передаст? Так что стареющий король приказал не скупиться на почести. Румянцев повсюду видел по дороге к Берлину шпалеры войск, почетные караулы, триумфальные арки, букеты цветов, венки, вечерами давали спектакли и концерты…

10 июля, в воскресенье, Павел Петрович в парадной карете, запряженной восемью лошадьми, вместе с принцем Генрихом и Румянцевым, проехав под последней триумфальной аркой, той, что была поставлена перед мостом, на котором возвышалась статуя основателя королевской династии в Пруссии, отца Фридриха II и принцев Генриха и Фердинанда, под восторженные крики благоденствующего немецкого народа, подъехал к королевскому дворцу. Здесь его ожидал сам Фридрих с королевой.