Виктор Петелин - Жизнь графа Дмитрия Милютина

Загоскин снял очки, вытер слезы, навернувшиеся у него на глаза, схватил меня за руку и сказал:

– Ну что, бьется ли твое русское сердце при этой картине?.. Ты настоящий русский, ты наш, – только ты, пожалуйста, не увлекайся этими завиральными идеями, которые начинают быть в ходу. Белинский ваш – малый умный, да сердца у него нет, русского-то сердца…»

Много говорили в интимном кружке Милютиных о «Мертвых душах» Гоголя, некоторые читатели успели послушать первые главы в исполнении самого автора и высоко отзывались о несравненном чтении писателя. А слушавшие Гоголя у Сергея Тимофеевича Аксакова знали, как восторженно отзывался хозяин дома о чтении Гоголем своей поэмы: «Гениально, гениально!» А Константин Аксаков постоянно твердил: «Гомерическая сила! Гомерическая!»

И когда Белинский написал о «Мертвых душах», что это сатирическое разоблачение существующих общественных порядков, «царства призрачной действительности», многие тогдашние читатели просто недоумевали такому толкованию, а Гоголь в ужасе сказал, что не может понять, «что в прежних его сочинениях некоторые люди находят какую-то оппозицию, что-то такое, чему он изменил впоследствии; он всегда придерживался одних и тех же религиозных и охранительных начал» ( Гоголь Н.В. Соч. Т. 11. 1934. С. 435).

Но эти «мелочи», подробности литературного быта как-то уплывали перед мощными противоречиями между западниками и славянофилами, которые одинаково произрастали из одного дворянского корня и сословия, все одинаково владели иностранными языками, постигли базовые данные немецкой философии, были патриотами своего отечества; но одни, западники, отказались от религии, перестали верить в Бога, стали материалистами и социалистами, другие, славянофилы, мучились над религиозными вопросами, по-прежнему оставались идеалистами, искали свой неповторимый путь общественного развития… А были и среди западников те, которые оставались идеалистами и верили в Бога.

«На учении Христовом основывали мы весь наш быт, – писал Кошелев, – все наше любомудрие и убеждены были, что только на этом основании мы должны и будем развиваться, совершенствоваться и занять подобающее место в мировом ходе человечества» ( Кошелев A.M. Записки. С. 76). Шеллинг утверждал, что Священное Писание создано в древние времена; у Гегеля была своя теория происхождения божественного: триединство Бога он рассматривал как движение триады, движение от низшей ступени к высшей. И это породило мучительное раздумье у славянофилов, не переставших верить в Бога: Юрий Самарин признавался в одном из писем Константину Аксакову, что «много ночей провел в деревне без сна, в горьких слезах и без молитвы», не зная, как «примирить науку с религией» ( Самарин Ю.Ф. Соч. Т. 12. С. 46).

Вступали в конфликты с официальной церковью, но поиски продолжались…

А теперь вновь вернемся к «примирительному» обеду в честь окончания лекций Грановского. Размолвка в Московском университете началась гораздо раньше лекций и обеда. Шевырев и Погодин начали обвинять Грановского в западничестве в журнале «Москвитянин», а это почти означало: враг отечества. Грановский в лекциях отметил эти нападки со стороны славянофилов как пристрастные: «Если я читаю лекции по Средневековой истории Франции и Англии, то почему я должен питать ненависть к Западу? Это было бы недобросовестно с моей стороны». За несколько дней до начала лекций Грановский писал одному из друзей: «Я надеюсь не ударить лицом в грязь и высказать моим слушателям en masse такие вещи, которые я не решился бы сказать слушателям каждому поодиночке. Вообще, хочу полемизировать, ругаться и оскорблять. Елагина сказала мне недавно, что у меня много врагов. Не знаю, откуда они взялись; лично я едва ли кого оскорбил, следовательно, источник вражды в противоположности мнений. Постараюсь оправдать и заслужить вражду моих врагов» ( Т.Н. Грановский и его переписка. Т. 2. М., 1897. С. 459).

Устроителями «примирительного» обеда были Александр Герцен, Юрий Самарин и хозяин дома С.Т. Аксаков. А теперь вновь предоставим слово очевидцу этого события И.И. Панаеву:

«Стол был накрыт покоем. На почетном месте, в середине стола, сидел Грановский, возле него Шевырев. Мне досталось место против них. За обед сели в три часа.

В половине обеда начались тосты. Первый тост был за Грановского, сопровождавшийся громкими единодушными криками западников и славянофилов. Грановский благодарил и предложил тост за Шевырева. Третий тост был за университет. После этого поднялся Константин Аксаков. С энергически сжатым кулаком и сверкающими глазками, громким, торжественным голосом, ударив кулаком по столу, он произнес: