Ю. Бахрушин - Воспоминания

Выждав паузу, Нил негромко позвал:

— Эй, люди добрые, кто тут есть?

Стоило ему вымолвить эту фразу, как на его зов немедленно откликнулась неизвестно откуда взявшаяся свора собак всевозможных размеров, видов и мастей. Они плотным кольцом окружили наш экипаж и стали дружно и настойчиво выражать свое неудовольствие появлению непрошеных нарушителей царившей здесь тишины. Положение создавалось критическое — лошади раздраженно отмахивались головами от наседавших на них псов, Нил тщетно махал кнутовищем, а Владимир Васильевич все сильнее и сильнее наседал на меня, так как собаки, видимо, сообразили, что его сторона наиболее уязвимое место в нашем фронте. Я с трудом удерживался на самом краю экипажа. В самый разгар собачьей атаки в доме открылась дверь и на пороге показалась худая, но довольно добродушная на вид старушка. Перекрывая голоса четвероногих сторожей, она довольно неприветливо крикнула нам:

— Вы к кому приехали-то?

— Скажите, пожалуйста, здесь живет господин Криштофович? — крикнул ей в ответ Владимир Васильевич.

— Криштофович? — недоверчиво переспросила старушка, — здесь, здесь он живет, коли вы к нему, так пожалуйте!..

По всему было видно, что гости в этом месте являются чем-то чрезвычайно необычным и редкостным. Старушка неожиданно расторопно водворила порядок в собачьей своре, указала Нилу, куда отвести лошадей, и помогла нам выгрузиться из экипажа. Без посторонней помощи нам на этот раз было бы трудно это сделать. Набухшее от воды платье обвисло на нас мешками, неудобно липло к телу, стесняя движения, башмаки хлюпали, и при каждом движении с нас обильно стекала вниз вода.

— Боже ты мой, Господи, — всплеснула руками старушка при нашем виде, — намокли-то вы как! Пожалуйте, пожалуйте сюда, в сени скорее!

Матушка, нельзя ли у вас где платье посушить? — попросил Владимир Васильевич.

— Сейчас, сейчас, батюшка, постойте здесь, я сбегаю принесу что-нибудь из гардеробной, вам переодеться. Вам-то обоим как раз впору будет Иосиф Евметьевича платье-то!

Она торопливо зашлепала куда-то во внутренние покои и быстро вернулась, неся ворох носильных вещей давно забытых фасонов. Через несколько минут мы уже переодевались в какой-то комнате. Заканчивая переодевание, мы готовились уже раздумывать, что делать дальше, как вдруг за дверью раздался голос старушки, пришедшей за нашим платьем. Отдав пришедшей с ней женщине обстоятельное распоряжение о том, где и как сушить наши вещи, она повела нас на барскую половину. Мы шли по каким-то коридорчикам и переходам. Везде было чисто и прибрано. Под ногами стелилась незатейливая домотканая дорожка, растянутая на глянцевитом желтом крашеном полу. Блестели кафелем голландские печи с горевшими жаром медными отдушниками и дверцами. По стенам, оклеенным какими-то невероятными обоями под старинный ситец, были повешены стародавние бисерные картинки и цветные гравюры. Иной раз попадалась какая-нибудь мебель, хоть и незатейливая на вид, но зато крепко обжитая. Наконец старушка открыла перед нами двустворчатую дверь, крашенную белой масляной краской, с медными ручками, и, пропуская нас вперед, проговорила:

— Пожалуйте в зало!

Казалось, мановением какого-то волшебного жезла мы попали в другую, давно миновавшую эпоху или вдруг очутились на сцене Художественного театра, в декорациях и обстановке одной из тургеневских комедий. Вся разница была лишь в том, что в нашем случае во всем окружавшем не было и тени музейности или реконструкции — это просто был каким-то чудом уцелевший кусочек повседневного быта прошлого.

Перед нами была довольно большая угловая комната — четыре окна по одной стене и три по другой. Над окнами, на причудливых ламбрекенах 3*в виде· золоченой большой стрелы висели тюлевые накрахмаленные занавески. Во всех простенках высились длинные зеркала в рамах красного дерева, по бокам которых были прикреплены по два бра — черные двуглавые орлы на фоне золотых венков держали в клювах лавровые ветви, на конце которых были вставлены пожелтевшие от времени свечи. Перед каждым окном стоял узкий одноногий ломберный стол красного дерева. Выстроившись по линейке вдоль других стен, плотно примыкая друг к другу, тянулись стулья красного дерева с мягкими сиденьями. На стене висел единственный масляный портрет Николая I в золотой раме и два зеркала с неизменными бра по бокам. С потолка свесилась люстра с хрустальными побрякушками, заряженная много лет тому назад свечами. В одной из стен была проделана арка, сквозь которую была видна соседняя комната — гостиная. Там, покрывая почти весь пол, лежал большой ковер крепостной работы, с большими букетами роз но черному фону. Прямо против арки, у дальней стены стоял большой диван красного дерева, перед ним овальный стол, покрытый плетеной покрышкой, а под прямым углом к дивану, далеко от стен, почти посреди комнаты, были поставлены по четыре стула с каждой стороны, также по линейке. На стене висела большая мифологическая картина маслом, а вокруг шитые шерстью и бисером картинки. По бокам картины были прикреплены к стене две ламны с шарообразными матовыми стеклянными абажурами и резервуарами для масла. Сбоку от дивана стояла стойка, на которой покоился целый ассортимент трубок с бисерными чубуками. За окнами зала открывался вид на сад. Гигантские штокрозы, заросли аквилегий, кусты золотых шаров, дельфиниума и пионы буйно разрослись между геометрически распланированными, узенькими, чистенькими дорожками, тщательно посыпанными красноватым от дождя песком.