Михаил Бойков - ЛЮДИ СОВЕТСКОЙ ТЮРЬМЫ

— Пожалуйста… если можно… матрас… Дядя Миша меня к вам послал!

Угрюмое лицо Федора расплылось в улыбке.

— Ишь ты! На матрасе поваляться захотелось? А ты чем мне за это отквитаешь?

— У меня ничего нет. Вот одно полотенце. Улыбка на лице старика стала еще шире.

— Будешь меня называть: дядя Федя?

— Буду, — обрадованно подхватил мальчик.

— Ну-ка, назови!

— Дядя Федя!

— Красиво получается… Ладно! Достану. А полотенце держи при себе. Пригодится… Эх ты, пацан!.. Федор крикнул улегшемуся у порога Петьке Бычку:

— Петька! Стукани в дверь! Скажи надзирашке: староста матрас требует!

Бычок вызвал надзирателя. Тот, выслушав требование старосты, заупрямился:

— Матрасов больше нету! И так их к вам сволокли, чуть не со всей тюрьмы!

— Как это нету?! — заревел Федор на весь тюремный коридор.

— Чтоб сию минуту был! Из своей хазы приволоки!

— Дядя Федя, не надо! Я и без него обойдусь, — испуганно воскликнул Женя.

— Замолчь, пацан! Не встревай в мой приказ! — рявкнул на него старик.

Женя затрясся от страха и бросился ко мне, ища защиты. Я загородил его от разъяренного старика, но тот уже не обращал внимания на мальчика. Весь свой гнев он обрушил на упрямого надзирателя и, обложив его длинной и многоэтажной руганью, в заключение предъявил ультиматум:

— Или в камере будет еще один матрас, или не будет ни одного. Мы их все порвем и… тебя вместе с ними…

Через несколько минут надзиратель принес матрас… Тюремная администрация побаивалась Федора Гака и его беспокойных урок. Никому из тюремщиков не хотелось получить удар ножом или пулю в спину от "гуляющих на воле" приятелей старого вора…

Первые дни своего заключения Женя очень боялся Урок и когда они начинали спорить или драться между собой, испуганно жался ко мне. Но скоро он освоился с бытом камеры, и ее обитатели уже не вызывали у него прежнего страха. Мальчик принимал участие в их разговорах, играл с ними в шахматы, но от картежной игры отказывался по моему совету, а, главное, потому, что ему нечего было проигрывать.

Никто в камере Женю не обижал. Наоборот, урки ему симпатизировали. Причиной этого был разительный контраст между мальчиком и ворами и то, что они, даже в тюрьме, не утратили человеческого чувства прекрасного…

На одной из прогулок в тюремном дворе Женя нашел несколько кусков угля и кусок мела. Он очень обрадовался находке и, вернувшись с прогулки в камеру, принялся рисовать на стене. Урки с интересом наблюдали за его работой, и не успел он окончить рисунок, как они разноголосым хором заорали:

— Да это же Мишка Контра! Как живой!..

И камора огласилась самыми замысловатыми ругательствами, выражавшими высшую степень воровского восхищения…

За несколько дней Женя украсил стены камеры портретами всех ее обитателей. Сходство было поразительное. В рисунках мальчика чувствовался настоящий, зрелый и талантливый художник. Рисовал он также пейзажи и жанровые картинки из жизни "на воле". И они были хороши.

Взрыв буйного восторга вызвала у заключенных изображенная им на стене огромная копия советского червонца. Урки "качали" маленького художника, т. е., подхватив на руки, подбрасывали вверх.

Несколько раз следователь вызывал Женю на допрос. Следствие по его делу было несложным, он во всем признался и "методы физического воздействия к нему не применяли…

С одного из ночных допросов мальчик пришел в слезах.

— Что с тобой, Женя? Тебя били? — встревоженно спросил я.

— Нет, дядя Миша! Нет, — всхлипывая ответил он.

— Отчего же ты плачешь?

— Мне стыдно и… гадко… Я не знаю, как сказать… Следователь надел на меня наручники и….

Из малосвязных и сбивчивых слов мальчика я понял, что его следователь, лейтенант Крылов, оказался гомосексуалистом.

— Только вы, дядя Миша, в камере… про это… никому не говорите, — просил меня Женя.

— Надо сказать старосте, — возразил я.

— Пожалуйста… Не надо!

— А если Крылов еще раз тебя вызовет на допрос?… В тюрьме староста — наша единственная защита. Кроме него, тебе никто не поможет…

К происшествию с Женей Федор Гак отнесся без особого удивления и возмущения. Выслушав меня, он брезгливо чвыркнул слюной сквозь зубы в угол и сказал:

— Вот кобель гепеушный… Конешно и среди урок это бывает, но редко. Этим больше шпанка занимается.

— Помочь мальчику надо. Всей камерой за него вступиться. Требовать ему другого следователя, — предложил я.

— Зачем камеру в это грязное дело впутывать? Я и один до Крылова достану. У меня рука дли-и-инная.