Луис Фишер - Жизнь Ленина

Врачи и семья пытались утешить Ленина, но он отвечал: «Нет, это первый звонок» {1015} .

Все реакции на сифилис оказались отрицательными. Тем не менее была снаряжена целая медицинская экспедиция в Астрахань, откуда родом были предки Ленина с отцовской стороны, чтобы проверить подозрения о наследственном сифилисе. «Такую старую грязь разворошили, что и вспоминать нет охоты», — рассказывал заместитель Ленина по Совнаркому, а позже — председатель Совнаркома А. И. Рыков Борису Николаевскому в 1923 году, в Саарове под Берлином, где оба были гостями Максима Горького. Сестра Рыкова была замужем за братом Николаевского, и свойственники часто вели беседы, когда встречались за границей, хотя Рыков был большевиком, а Николаевский — меньшевиком. (Рыков был в этом отношении бесстрашен. В 1923 году он присутствовал на кремации меньшевистского вождя Мартова в Берлине.)

Воля и тело Ленина сражались с болезнью. Он делал, насколько мог, физические упражнения, отдыхал, гулял (хотя и с трудом) и повиновался врачам. В начале июня Клемперера опять вызвали в Россию. Вернувшись оттуда в Берлин, он рассказал корреспондентам, что Ленин чувствует себя сравнительно хорошо, но не может долго заниматься умственным трудом, так как даже чтение книг и газет его быстро утомляет и приводит к головной боли. Клемперер прибавил, что болезнь Ленина связана не с нанесенными ему в 1918 г. ранениями, а скорее с его образом жизни на протяжении последних тридцати лет, во время которых он работал по 16 и более часов в день. Клемперер отрицал, что Ленин страдает от прогрессивного паралича.

Через несколько недель после первого удара Ленин начал упражняться в письме: «Лидия Александровна! — писал он Фотиевой 12 июля. — Можете поздравить меня с выздоровлением. Доказательство: почерк, который начинает становиться человеческим. Начинайте готовить мне книги (и посылайте мне списки) 1) научные, 2) беллетристику, 3) политику (последнюю позже всех, ибо она еще не разрешена). Привет! Ленин» {1016} .

На другой день Ленина навестил Сталин. Гость привел на страницах «Правды» слова Ленина: «Мне нельзя читать газеты, — иронически замечает тов. Ленин, — мне нельзя говорить о политике, я старательно обхожу каждый клочок бумаги, валяющийся на столе, боясь, как бы он не оказался газетой и как бы не вышло из этого нарушения дисциплины».

«Я хохочу, — пишет о себе Сталин, — и превозношу до небес дисциплинированность тов. Ленина. Тут же смеемся над врачами, которые не могут понять, что профессиональным политикам, получившим свидание, нельзя не говорить о политике».

В том же номере «Правды» (от 24 сентября 1922 г.)

Сталин пишет: «Поражает в тов. Ленине жадность к вопросам и рвение, непреодолимое рвение к работе. Видно, что изголодался. Процесс эсеров, Генуя и Гаага, виды на урожай, промышленность и финансы — все эти вопросы мелькают один за другим… Очень оживляется, узнав, что виды на урожай хорошие… Он не торопится высказать свое мнение, жалуясь, что отстал от событий. Он главным образом расспрашивает и мотает на ус».

Процесс эсеров, о котором упоминает Сталин, происходил в Москве с 8 июня по 7 августа 1922 года. На скамье подсудимых сидели 34 эсера, среди них — 11 членов ЦК этой партии, Гоц, Тимофеев и другие. На конференции трех Интернационалов, состоявшейся в Берлине 2–5 апреля 1922 года, представители Кремля Радек и Бухарин под давлением западных социалистов и в надежде на создание «единого фронта», который облегчил бы проникновение коммунистов в европейское рабочее движение, согласились не применять к подсудимым эсерам смертной казни. Услышав об этой уступке, Ленин продиктовал статью под названием «Мы заплатили слишком дорого». Статья была опубликована в «Правде» от 11 апреля 1922 г. В ней говорилось: «Наши представители поступили неправильно, по моему убеждению, согласившись на следующие два условия: первое условие, что Советская власть не применит смертной казни по делу 47 социалистов-революционеров (число подсудимых позже было сокращено. — Л. Ф.)\ второе условие, что Советская власть разрешит присутствовать на суде по этому делу представителям всех трех Интернационалов».

В качестве защитников на этом первом московском показном процессе выступили Эмиль Вандервельде, Теодор Либкнехт и Курт Розенфельд. 12 эсеров, среди них Гоц, Тимофеев, Герштейн и Гендельман-Грабовский, были приговорены к смертной казни. Других присудили к долгому тюремному заключению, а некоторых «освободили от наказания». Президиум ВЦИК, утвердив этот приговор, постановил: «В отношении обвиняемых, приговоренных к высшей мере наказания, приговор привести в исполнение лишь в том случае, если партия социалистов-революционеров не откажется от методов вооруженной борьбы против Советской власти» {1017} . (Часть выживших эсеров была расстреляна в 1938 году.)