Ричард Бёртон - Книга мечей

Трудность в описании меча заключается и в том, что меч отличается отчетливой индивидуальностью. Окончательный облик каждого оружия определяется множеством факторов: от бессознательного выбора до глубочайшего расчета. Одним из свойств произведений аборигенов является то, что у них не бывает двух одинаковых предметов, особенно это касается оружия (хотя возможные различия между ними и сильно ограничены). Количество мелких различий между мечами может быть безграничным. Даже и сейчас фехтовальщики зачастую делают себе шпаги на заказ — той формы, того размера или веса, которые они считают (зачастую сильно при этом ошибаясь) лучше общепринятых. Кто-нибудь, желая сделать свои руки сильнее, разрабатывает оружие, которое подошло бы титану, а попробовав им поорудовать, понимает, что оно просто бесполезно. Рассказывают об одном оружейнике из Шеффилда, который, получив из Марокко деревянную модель меча с наставлением воспроизвести ее в стали, сделал по одному и тому же образцу несколько сотен клинков, но так и не смог найти ни одного покупателя. Общее сходство всех мечей с единым образцом затмевают особенности, делающие их негодными для всеобщего использования. Они настроены только на своего владельца, который всегда гордится тем, что вот его-то меч самый лучший и имеет какое-то, подчас неразличимое, достоинство перед остальными. Ничего другого и ожидать нельзя — ведь меч должен быть частью хозяина, продолжением его руки. Естественным результатом такого положения вещей является вопиющее многообразие разновидностей этого оружия и трудность в попытке урезать это многообразие для создания какого-то упорядоченного описания. Следовательно, я не могу согласиться с президентом Антропологического института, когда тот утверждает: «Конечно же мечи похожей формы можно найти во многих странах, но они не столь причудливы (как габонские мечи), если только их форма не является заимствованной. Мечи практически одной и той же формы могут независимо друг от друга появляться в разных частях света, поскольку количество их ограничено, а требования человека везде едины».

Таким образом, главным, что заставило меня задержаться на столь долгий срок, стала потребность ввести систематику, последовательность и ясный порядок в хаос деталей. Возникла необходимость найти какое-то единство, какую-то точку отсчета эволюции и развития этого оружия, без которой все рассуждения оказались бы рассеянными и непоследовательными. Но как найти тот ключ, который превратит запутанный лабиринт в прямую дорогу, ту точку отсчета, которая позволит нам обозреть всю панораму; тот угол зрения, который верно отразит расположение деталей, связующую нить взаимодействий и прогресс частей и всего целого?

В музеях и, следовательно, в их каталогах приняты две системы «классификаций, определяющих поля нашего невежества». Я приведу здесь только английские коллекции, а континентальный читатель пусть сам найдет примеры применения обоих принципов у себя дома. Первый принцип — тематический, или географический (например, коллекция Кристи), который, как понятно из самого названия, определяет место экспоната в основном по его отношению к местности, природе, культуре, среде и дате; этот принцип рассматривает человека и его работу как выражение почвы, его взрастившей. Второй принцип — материальный и чисто формальный (например, коллекция генерала А. Питт-Риверса); он рассматривает только экспонаты сами по себе, вне зависимости от их авторов или среды, в которой они были сделаны; бесстрастно исследуя законы развития соперничающих разновидностей, этот принцип преследует цель расширения наших знаний о человечестве. У обоих принципов есть свои достоинства и недостатки. Тематический принцип более последователен с антрополого-этнологической точки зрения, потому что рассматривает культуру народа в целом; но показать путем сопоставления возникновение, жизнь и смерть отдельного предмета он не в силах. Формальный принцип берется за изучение конкретных представлений; он описывает их переходы, связи и последовательность, развитие и деградацию. Он приводит примеры действия законов бессознательного выбора, в отличие от заранее обдуманного и планируемого. Таким образом, он претендует на интерес социологов, хотя и отделяет и изолирует предмет от его окружения — человечества.

Опять же неразумно было бы не отметить хронологический принцип (коллекция Деммина). Он помогает нам уверенно проследить возникновение предметов и происхождение их друг от друга; хроники приключений и случаев, связанных с этим самым универсальным оружием, чья замечательным образом размеченная карьера заслужила столько внимания религии, поэзии и прозы, как ничто другое в этом мире. И я не забыл о мудром предупреждении доктора Артура Митчелла о том, что «грубая форма инструмента может не только предшествовать формам более совершенным, но и, напротив, приходить им на смену». Должное внимание к датам позволяет нам избежать ужасной мешанины, царящей в обычных музеях. Деммин обнаружил большое количество мечей, отмеченных в каталоге принадлежащими к эпохе Карла Смелого, в то время как форма их говорила о том, что они относились к концу XVI века или даже к началу XVII. В Аквилехском музее мне показывали «римский меч», который был на самом деле венецианским, с закрытым эфесом; от силы ему было лет двести. Лишь в рамках точной хронологии обретают силу и географический, и формальный принципы.