Филипп Александр - Королева Виктория

Без малейших угрызений совести королева наслаждалась ласковым солнцем, прекрасным видом, клубничными десертами и импровизированными концертами. Всего на один вечер приехал сюда Леонкавалло, чтобы исполнить отрывки из собственной оперы «I Pagliacci» [144] «Паяцы» ( ит. ). и оперы «Богема» своего собрата Пуччини: «Он замечательно играет, выкладываясь до конца». Лишь выхлопные трубы автомобилей, которые она терпеть не могла, немного омрачали ее счастье. Складывалось такое впечатление, что на Лазурном Берегу машин было гораздо больше, чем во всем остальном мире.

Накануне отъезда, после раздачи подарков и фотографий с памятными надписями офицеру французской полиции, обеспечивавшему ее безопасность, а также вокзальным и почтовым служащим, Виктория нанесла последний визит лорду Солсбери в его чудесном имении в Болье. Стройные кипарисы и оливы четко вырисовывались на фоне голубого моря, бугенвилии почти закрывали собой белые стены вилл, а ароматы роз, тимьяна и смоковницы витали в легком весеннем воздухе. «Мне так жаль уезжать отсюда обратно на север, где нет солнца, но я так благодарна за все те удовольствия, что получила здесь», — записала Виктория вечером в своем дневнике с ноткой меланхолии. Она уже никогда не вернется во Францию.

Эта старая леди в своем вечном вдовьем платье, почти инвалид, была объектом всеобщего поклонения. Ее подданные так боялись, что она вот-вот умрет, что бросились к ней со всех сторон, едва она появилась на Паддингтонском вокзале, чтобы увидеть ее в последний раз. Она все еще удивлялась подобному вниманию! «На улице было множество народу. Мы не могли понять почему и подумали, что, наверное, что-то случилось, но оказалось, что все эти люди собрались, просто чтобы увидеть меня…» — записала королева после того, как в закрытой карете посетила могилу своей дорогой леди Эли.

Застенчивая, подверженная продолжительным депрессиям и неуверенная в себе Виктория никогда не стремилась завоевывать народную любовь. Любое проявление почтения, любой знак внимания, любое выражение любви трогали ее так же, как в первый день ее царствования. 24 мая 1899 года, в день своего восьмидесятилетия, который отмечался по всей империи как национальный праздник, она получила четыре тысячи писем и потребовала, чтобы почти все они были ей прочитаны. После того как она закончила прием делегаций, выслушав их поздравления, она смотрела военный парад, во время которого ее сын Артур промаршировал перед ней во главе полка шотландской гвардии. Эти высокие и красивые мужчины в килтах вышагивали под звуки волынок и флейт, и она могла бесконечно любоваться этим зрелищем.

«First Life Guards» [145] Первый лейб-гвардейский полк ( англ. ). прислал ей в подарок восемьдесят роз. Ах, цветы, военные, музыка — вот они, все радости Виктории! Она носила самое прекрасное имя, приводившее в восхищение всю нацию! И это имя стало символом ее эпохи…

Как и в каждый из ее юбилеев стояла необычная для Англии погода. Лишь только солнце осветило виндзорские луга, она отправилась в мавзолей Альберта, чтобы возложить цветы к подножию дорогой ей могилы: «Как бы возрадовался мой Альберт всем этим проявлениям любви и преданности». Она всегда оставалась уверенной в том, что эта поразительная связь между государыней и ее народом была делом рук принца-консорта. Альберт знал, что страной следует править не речами, а личным примером, демонстрируя приверженность вечным ценностям: много работая, проявляя серьезность, набожность, верность, любовь к своей семье. Понимал он и то, что в их XIX столетии Библия должна стать фундаментом национального единства и социального мира в Англии.

Виктория была полной противоположностью Альберта. Чувственная от природы, она обожала флирт, праздники, театр, танцы, пение, смех, любила выпить и хорошо поесть, любила цветы, а самое главное — любила жизнь во всех ее проявлениях. Авторитарный и склонный к менторству германский принц обращался с ней как с ребенком, как с больным человеком. Он не был уверен, что действительно любит ее, но готов был жизнь положить ради того, чтобы сделать из нее великую королеву. Она любила все красивое. Страстные ночи заставляли их забывать о ссорах и несхожести их характеров. Но после двадцати двух лет супружества вездесущий Альберт, истинный правитель страны, уйдя из жизни, оставил ее еще более растерянной, чем в первый день восшествия на престол.

Все джентльмены королевства были восхищены тем уверенным тоном, каким она читала свою первую речь королевы. Овдовев и пережив жесточайшую депрессию, она уцепилась за принципы Альберта, подавляя в себе свою природную взбалмошность и жизнелюбие и настороженно поглядывая на своего старшего сына, который был слишком похож на нее. Это ведь Альберт требовал, чтобы на их свадьбе подружками невесты были только самые добродетельные девицы, это Альберт запретил разведенным женщинам переступать порог Букингемского дворца. Это столетие лицемерной добродетели было отнюдь не «викторианским», оно по всем статьям было «альбертианским».